Эрих Куби - Русские в Берлине [Опыт Второй мировой войны. 1941–1945] [litres]

Вейдлинг: «Мы ничего не минировали. Даже не закладывали взрывчатку под мосты».

Соколовский: «Что стало с Гитлером и Геббельсом?»

Вейдлинг рассказал все, что было ему известно.

Чуйков: «Значит, войне конец».

Вейдлинг: «По-моему, увеличение числа жертв стало бы преступным безумием».

Чуйков: «Истинная правда. Вы давно в армии?»

Вейдлинг: «Я служу с 1911 года».

В этот момент Вейдлинга прервали. Поступил телефонный звонок, сообщивший, что кое-кто из немцев продолжает сопротивление.

Вейдлинг: «Я сделаю все, что в моих силах, чтобы прекратить боевые действия с нашей стороны».

Чуйков: «Подпишите приказ о капитуляции, и ваша совесть будет чиста».

Вейдлинг сел и взялся за составление приказа. Все молчали. Это случилось в 7:57 по московскому времени. Чуй-ков предложил позавтракать. Вейдлинг продолжал писать.

Чуйков: «Вам нужен ваш адъютант?»

Вейдлинг: «Да, если можно».

Вошел высокий темноволосый человек. На нем были очки и серые перчатки. Прическа безупречна. Это был полковник Рефиор, второй начальник штаба Вейдлинга. Немного погодя Вейдлинг начал читать вслух то, что написал. «30 апреля фюрер покончил жизнь самоубийством…»

Тут его перебил Соколовский. Он не считал необходимым упоминать об этом в приказе о капитуляции. Вейдлинг возразил, что смерть фюрера еще не обнародована; Геббельс сказал ему, что никому, кроме Чуйкова и Сталина, об этом не известно. Соколовский поправил его, сказав, что днем раньше немецкое радио объявило о геройской гибели Гитлера.

Вейдлинг покачал головой и, ни слова не говоря, протянул Соколовскому текст своего приказа. В черновике было написано следующее:

«30 апреля фюрер покончил с собой и, таким образом, оставил нас, присягавших ему на верность, одних. По приказу фюрера мы, германские войска, должны были еще драться за Берлин, несмотря на то, что иссякли боевые запасы, и несмотря на общую обстановку, которая делает бессмысленным наше дальнейшее сопротивление.

Приказываю: немедленно прекратить сопротивление.

Вейдлинг , генерал артиллерии,

бывший комендант берлинского

оборонительного района».

Когда текст перевели, Чуйков заметил: «Слово «бывший» здесь лишнее. Вы все еще комендант».

Присутствовавший в числе прочих русский генерал Пожарский спросил: «Думаете, есть необходимость упоминать клятву верности?»

Чуйков: «Оставим все как есть. Это его приказ. Отпечатайте его и поставьте дату».

Вейдлинг: «Это будет приказ или обращение?»

Чуйков: «Приказ».

Теперь последнее предложение расширили: «Каждый час, который вы продолжаете сражаться, добавляет ужасных страданий жителям Берлина и нашим раненым. По соглашению с Верховным командованием советских вооруженных сил, я призываю вас немедленно прекратить сопротивление».

«Сколько сделать копий?» – спросил переводчик.

Чуйков: «Двенадцать».

Вейдлинг: «У меня большой штат, включая двух начальников штаба и двух отставных генералов. Все они могут оказать помощь в выполнении всех принятых нами соглашений о капитуляции».

Уже стучали клавиши пишущей машинки, на которой печатались копии приказа.

Вейдлинг: «Я оставил свою шинель в Рейхсканцелярии. Можно ее принести?»

Чуйков: «Конечно».

Соколовский – Чуйкову: «Нелегко ему это далось».

Семенов, член Военного совета: «Верно. Но приказ он составил очень грамотно. Подчеркнул и клятву верности, и изменившиеся обстоятельства. И он не из их правительства. Этот приказ нацелен на будущее».

Другой генерал из штаба Чуйкова предложил: «Следует немедленно довести приказ до немцев. Он окажет ошеломительный эффект».

Чуйков пригласил всех присутствующих на чай. Стол накрыли в соседней комнате. Во время завтрака русский корреспондент несколько раз спрашивал о местонахождении тела Гитлера. Кто-то ответил ему: «Да кто его знает». Немцам предложили вина, однако Рефиор сказал: «Немцы почти никогда не пьют так рано». Вейдлинг сел за стол молча. Похоже, он глубоко погрузился в собственные мысли. Затем, совершенно неожиданно, произнес: «Это вторая проигранная мной война».

Позднее его перевели в политуправление Красной армии, в небольшое здание с заколоченными досками окнами в Йоханнистале. Русских поразило то, с какой тщательностью генерал был одет: на нем были бриджи, светлые гетры и, разумеется, вечный монокль. Вскоре доставили и тех двух генералов, о которых Вейдлинг говорил Чуйкову, Войташа и Шмид-Данкварда; с Бендлерштрассе прибыл майор с портфелем, а с ним и Дуффинг.

Офицеры политуправления попросили Ведлинга сделать граммофонную запись текста приказа о капитуляции. Ведлинг несколько минут подумал и сказал: «Раз уж начал, нужно идти до конца». Военные корреспонденты, Спасский и Медников, принесли аппарат для звукозаписи и поставили его на стол перед Вейдлингом.

Здесь присутствовал и Гус. Когда Вейдлинг спросил, как произносится фамилия генерала, Жуков или Жуйков, Гус объяснил, что фамилия генерала Чуйков, а Жуков – это маршал. Он записал оба имени на листке бумаги, сначала латинскими, а потом еще и кириллическими прописными буквами. Затем Вейдлинг переключил свое внимание на звукозаписывающий аппарат и, обнаружив, что он фирмы Presto, заметил, что аппарат, должно быть, американский. У русских сложилось впечатление, что это открытие слегка успокоило генерала. И они не ошиблись; среди немцев бытовал популярный миф, будто войну выиграла якобы не столько сама Красная армия, сколько техника, которую она получила от американцев.

По-военному отрывистым и спокойным голосом Вейдлинг зачитал приказ. Спасский, который контролировал звук через наушники, попросил генерала прочитать его еще раз. В этот момент включили громкоговоритель. Немцы сидели застыв, словно статуи. Комнату наполнил голос Вейдлинга: «Берлин, 2 мая 1945 года. Приказ…»

Когда все закончилось, воцарилась полнейшая тишина. Потом Гус попросил: «Прослушайте, пожалуйста, всю запись, чтобы убедиться, что все сделано правильно». Пока в небольшой комнате с заколоченными окнами в третий раз звучал приказ о капитуляции, Вейдлинг сидел, уставившись на аппарат, его руки дрожали. У генерала Войта-ша подергивалось лицо. Генерал Шмид-Данквард прикрыл поднятое вверх лицо ладонями. Майор с командного пункта Вейдлинга обмяк на своем стуле, его голова склонилась чуть ли не до колен. Полковник фон Дуффинг барабанил пальцами по столу.

Немедленно изготовили копии записи и во все части Берлина отправили фургоны с громкоговорителями, дабы возвестить обращение Вейдлинга среди развалин. И именно посредством этих фургонов, а не по радио берлинцы узнали, что война окончена. То, что произошло позднее, в Реймсе и Карлсхорсте, Чуйков описывает как документ о капитуляции [100] Акт о капитуляции был подписан представителями Верховного командования вермахта, Верховного командования западных союзников и Советского Союза 7 мая 1945 г., в 2:41 по центральноевропейскому времени в Реймсе, Франция. Капитуляция нацистской Германии вступила в силу 8 мая в 23:01 по центральноевропейскому времени. По требованию Сталина состоялось вторичное подписание капитуляции 8 мая в пригороде Берлина, Карлсхорсте. Даты официального объявления главами государств о подписании капитуляции – 8 мая в странах Европы и 9 мая в СССР, – стали отмечаться в соответствующих странах как День Победы. . Он провел четкую черту между ним и собственно самим актом капитуляции: «Мы, солдаты, рассматриваем капитуляцию противника полной и окончательной лишь тогда, когда он, потерпев физическое и моральное поражение на поле боя, поднимает руки и сдается на милость победителя. С этого момента все устремления армии и народа считаются увенчавшимися успехом». И этот момент наступил 2 мая 1945 года, в Берлине.