Александр Андреев - Призрак Збаражского замка, или Тайна Богдана Хмельницкого

На первых восьми листах Олекса сложным для человека XXI века языком с обилием устаревших слов, включая «понеже», «оный», «дабы», «токмо», «лепо» и «особливо», описывал шесть приездов в Меджибож и четыре визита в Збараж Богдана Хмельницкого, о пяти из которых Максим никогда не слышал. Оказалось, что в период Украинской революции XVII века в этих замке и крепости находились резиденция и база Тайной стражи гетмана, в которой служили лучшие казаки гвардейского Чигиринского полка и запорожские пластуны-разведчики.

У прочитавшего эти строки Максима опять, как во время разговора с Долей, екнуло в груди — его казацкие предки, о чем он знал абсолютно точно по реестру войска Запорожского 1648 года, служили именно в Чигиринском полку. О Тайной страже гетмана историк знал все и посвятил ей много страниц в своей книге «Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады».

Взяв в руки девятый, совсем желтый от времени лист, Максим едва поверил своим глазам. Олекса, правда, весьма глухо и иносказательно, писал об архиве и казне гетмана, упоминая о клейнодах гетмана Украины. Четверть тысячелетия назад предка волновали те же вопросы, что и его далекого потомка, и это было потрясающе! Олекса, как и Максим, был убежден, что архив Богдана Великого не погиб при взрыве Чигирина во время тяжелейшей турецкой осады 1678 года и в свирепом пожаре Киево-Печерской Лавры 1706 года, где хранились документы всего войска Запорожского, как в XVII столетии называлась созданная Хмельницким великолепная украинская казацкая армия.

Олекса писал, что при разборе библиотеки и бумаг владельцев Самчиков, магнатов Хоецких и Чечелей, он обнаружил попавшее туда неведомыми путями письмо знаменитого командира Тайной стражи Максима Гевлича своему гетману из Лондона, куда он был послан по чрезвычайно важному делу. На письме, датированном 12 сентября 1656 года, 27 сентября была сделана надпись, в которой Олекса уверенно узнал руку Богдана Великого. Гетман приказывал своим четырнадцати витязям срочно вернуться из Англии на Украину и прибыть в Збаражский замок для выполнения важнейшего государственного задания, подготовив в нем к его приезду «то, о чем было говорено на той раде в Субботове».

Олекса не приводил в своих записках содержание этого письма, которое, конечно, скопировал с разрешения Яна Чечеля, имея, очевидно, для этого веские основания. Он только написал, что гетман в середине октября 1656 года выехал из Меджибожа в Збараж «с полным береженьем, обозом на восемнадцати подводах и всем Чигиринским полком».

Что должны были приготовить к его приезду в Збаражском замке командир Тайной стражи с лучшими воинами? Конечно, тайник для архива и личной казны великого Богдана! Очевидно, Олекса думал так же, как и Максим, и на последнем, двенадцатом незаконченном листе рукописи писал, что после окончания работы в Самчиках поедет в Меджибож, а затем в Збараж, надеясь выяснить, чем закончилась встреча гетмана с его геройскими характерниками, как называли в XVII столетии казаков с необычайными боевыми способностями, самой простой из которых было поймать летевшую в воина стрелу рукой.

Максиму было ясно, что его предок Олекса пытался найти архив, регалии и казну Богдана Великого! Ох, эти Дружченко, упертые до нестямы! Московский историк дочитал бумаги предка до конца, несколько минут сидел недвижимо, а затем вернулся к началу и прочитал их еще раз, медленно и внимательно. Чувствовалось, что в некоторых местах Олекса буквально молча кричит, стараясь донести что-то очень важное для своего будущего неведомого читателя. Что еще было в письме характерника Максима Гевлича и резолюции на нем Богдана Великого? Максим еще долго не завязывал тесемки на архивном деле № 314, словно ожидая от него какой-то важной подсказки.

Короткий февральский день закончился, и за большими дворцовыми окнами было совсем темно. Максим с трудом выпустил из рук заветную папку и сдал дело Светлане Григорьевне, попросив ее, если можно, показать ему второй подземный ход из хозяйственного ледника к Случи. До конца рабочего дня было еще полчаса, они вышли из дворца и прошли пятьдесят метров до хозяйственной постройки начала XVIII столетия, сохранившейся в целости и сохранности. Снег, который в эту зиму завалил все украинские земли по крыши домов, уже сошел, но к вечеру поднялся северный ветер, пронизывающий насквозь, и за две минуты на воздухе историк и хранительница успели продрогнуть.

Светлана привычно открыла огромный замок на очень низкой старинной двери, от которой вели вниз двадцать две крутые ступеньки, включила свет, и Максим вслед за ней спустился в огромный ледяной зал, в котором когда-то хранились всевозможные шляхетные припасы. По выбеленному полу они прошли к небольшой двери у дальней стены, на которой висела табличка со строгой надписью «Посторонним вход запрещен, опасно для жизни». Первый, реставрированный, подземный ход, по которому летом водили экскурсантов, начинался из дворцового подвала под Голубым залом и вел от здания к лесу. Максим дважды прошел по этой стометровой галерее и теперь жаждал своими глазами увидеть второй, более древний подземный коридор к Случи.

Светлана отперла дверь, за которой была закрытая на английский замок тяжелая даже на вид кованая решетка. Хранительница включила свет в зале, зажгла принесенный с собой фонарь, и мощный луч света пронзил черноту хода, из которого резко тянуло промозглой ледяной сыростью. Стали видны мрачные, давящие на воображение стены с полукруглым заросшим мхом потолком и покрытым небольшими лужами полом, на который сверху в нескольких местах изредка капала вода. Было ясно, что до настоящего весеннего тепла дорога во второй ход закрыта, и историк с сожалением посмотрел на дверь, которую тут же заперла хранительница. Они быстро поднялись по ступеням из ледника, в котором Максиму в скором времени предстояло оказаться еще раз, спасаясь от погони. Максим вежливо попрощался с гостеприимной хозяйкой Самчиков, которая вернулась во дворец, а историк забрал из комендантской свою дорожную сумку и двинулся к выходу из чудесного имения.

Гостиницы в местечке не было, но местные жители за небольшую плату охотно пускали ночевать приезжавших в поместье путешественников. Максим быстро добрался до рекомендованного ему в музее современного двухэтажного коттеджа, рассчитывая первым утренним проходящим автобусом через Староконстантинов проехать шестьдесят километров до Хмельницкого, где пересесть на маршрутку до Меджибожа. Ему повезло: хозяин коттеджа, где собирался ночевать историк, с рассветом по делам ехал через старую крепость в Летичев, и ранним февральским утром Максим в его «Ниве» уже двигался на юг, вспоминая по дороге все, что он знал об иезуитах, Лойоле, Львовском коллегиуме, где пять лет провел Хмельницкий, Могилянской академии, ее выпускнике Григории Сковороде, с которым учился его предок, и Меджибоже. Он хотел узнать, как жил и что думал Олекса Дружченко, и готов был ехать во все усюды, чтобы найти статьи и клейноды Богдана Великого.