Луи Буссенар - Избранные произведения. I том [Компиляция]

— Действительно! — спохватился Фрике. — Вот уже час, как мы все время то поднимаемся в гору, то спускаемся под гору.

— Без сомнения! Конечно, эти возвышенности не заслуживают названия плоскогорий, тем не менее иногда совершенно скрывают от глаз горизонт… Если бы мы только нашли теперь между этими каньядами какую-нибудь эстансию или даже просто ранчо, в котором живет хотя бы один пеон!

— Ну, извините, месье Буало, вы теперь говорите на таком языке, который я совершенно не умею понимать!

— Я это делаю умышленно, чтобы ознакомить вас с самыми употребительными здесь словами. Ведь вы совершаете свое первое кругосветное путешествие с целью узнать как можно больше, не так ли?

— Несомненно… Я только этого и желаю!

— Так вот, каньяда — это впадина между пригорками, в которых охотнее всего предпочитает пастись рогатый скот и овцы, так как здесь трава сочнее и нежнее, чем на пригорках; эстансия же — ферма, а ранчо — обыкновенная хижина, в большинстве случаев просто глинобитная. А пеоны — это наемные работники.

— Прекрасно! Теперь я могу составить себе маленький словарь: «каньяда», «эстансия», «ранчо» и так далее. Ах, как я доволен! Я научу всему этому Мажесте и буду говорить по-испански с месье Андре и доктором… А когда поселюсь в Париже, то напишу на витрине большими буквами: « Se habla espanol » (Здесь говорят по-испански), кажется, так?

— Да, мой милый друг, — засмеялся Буало, — вы действительно самый милый и веселый товарищ, какого только можно себе пожелать!

— Вы могли бы смело к этому еще прибавить: и самый жаждущий не только знаний, и самый алчущий… Я готов был бы кричать от голода, если бы это не было мне на роду написано — вечно голодать!

— Но, увы, мой верный спутник, ваши ватрушечки очень далеко! — сказал Буало. — Впрочем, нет… Право же, вы — счастливчик, Фрике. Смотрите, там, вправо, в этой каньяде действительно виднеется ранчо!

— Вот это здорово. Какое счастье!

— Там мы, наверное, найдем сушеное мясо тасахо, то есть те бифштексы, которые изготовлялись у мясников в саладеро.

— A-а… так они называются здесь тасахо! Странный это язык: когда на нем говорят, то постоянно кажется, будто сердятся.

— Кроме того, нам, вероятно, дадут чашку хорошего молока, а если вы не боитесь мешать вместе то и другое, то и шкалик каньи. Это такой горлодер, который я позволю себе вам рекомендовать!

— Мой желудок ничего решительно не боится! Хлеба, молока, водки и возможность присесть на минуту на ином седалище, чем костлявый хребет моей лошадки, и ваш товарищ будет счастливее всякого короля!

— Ну, так вперед!

— А нас встретят?

— Конечно!

— Разве здесь так развито гостеприимство? У этих-то дикарей?

— А вот увидите сами!

В десять минут они доскакали до скромного жилища одинокого обитателя пампы.

«Внутреннее убранство ранчо». — Гостеприимство в пампах. — Жизнь и быт гаучо. — После того как поработал, надо и позабавиться. — Гостеприимен, но вор. — К тому же и убийца. — Следопыт. — Капкан. — Гамен под убитой лошадью. — Большой парижанин, пойманный лассо. — Охота на людей. — Стипль-чез. — Не все ружья дают осечку! — Разрывная пуля. — Великодушие. — Лагерь в пампе. — Курс антропологии в гамаке. — Воспитание гаучо. — Страна кентавров.

Приятели сошли с коней и отдернули тяжелую кожаную занавеску, закрывающую главный вход «puesto», или «пограничного» ранчо, где они рассчитывали на гостеприимство. С первого же взгляда они увидели, что скромное жилище пустует и обстановка его самая элементарная. Три кучи сушеной душистой травы, накрытых несколькими овечьими шкурами, заменяли собой постели, а три деревянные чурки на земляном полу служили стульями. В углу виднелось своеобразное углубление, служившее, очевидно, очагом, так как в нем еще курился сухой хворост, подогревая железный котелок, где варилась какая-то густая похлебка. Хозяин должен был быть где-нибудь недалеко; звук громких голосов с гортанным говором, так не понравившийся Фрике, слышался за домом. Наши приятели обошли вокруг дома и увидели ранчеро, то есть хозяина ранчо, занятого стрижкой своих овец.

Утонув по самые локти в лохматой шерсти, которую он связывал пачками по мере того, как его пеоны, стригшие овец, перебрасывали ее ему, он все-таки встал при виде двух путешественников и радушно приветствовал их.

— Tengo el honor de saludar caballeros ! (Господа, честь имею вам класться!) — сказал он с любезностью, не лишенной достоинства.

— Buenos dias, caballero ! — ответил, раскланиваясь с изысканной элегантностью, Буало.

Затем все торжественно пожали друг другу руки, и знакомство состоялось: оба француза становились теперь уже гостями ранчеро.

Последний оставил свою работу и со всевозможной предупредительностью немедленно принялся хлопотать об угощении, в котором так нуждались его гости. Угощение было незатейливо, но обильно. Ранчеро схватил одну из овечек, только что остриженных и еще связанных, тут же одним ударом своего ножа перерезал ей горло, распорол брюхо, вытащил требуху и сорвал с нее кожу, как перчатку. Прежде чем наши друзья успели очнуться от удивления, овечка была разрублена на две половины по длине, и каждая из половинок вдета на вертел, « asado », который установили над огнем, поддерживаемым сухими травами, смешанными с овечьим навозом.

Через полчаса « asado », то есть жаркое, было готово, и в это жаркое превратилась овечка, которая только что жалобно блеяла в руках стригущего ее работника. Правда, надо заметить, что бараны и овцы пампы чрезвычайно мелки. Фрике широко раздул ноздри, предвкушая ароматное жаркое, и молчал, тогда как Буало все время беседовал с их гостеприимным хозяином. Наконец мучения мальчугана пришли к концу.

Тарелки и вилки в этом доме являлись совершенно не принятой роскошью. Каждый вынул из-за пояса свой нож, отрезал себе кусок по своему вкусу и принялся рвать его зубами.

— Очень вкусное мясо! — воскликнул мальчуган с полным ртом. — Какое приятное разнообразие после вяленых мясных консервов и солонины, которыми нас кормили на судне!.. Право, видит бог, уж я давно не вкушал на таком Валтасаровом пиру!.. Есть только тот грех, что хлеба недостает!..

— Он еще жалуется, этот господин, — возмущенно заметил Буало, — уж не прикажете ли для вас припасти фарфор и серебро?

— Ну нет! Это превосходное сочное мясо несравненно вкуснее, горячее и сочнее, чем мясо, подаваемое на фарфоровых тарелках… А если я вспомнил о хлебе, так только по старой привычке…

— От которой вам придется отвыкнуть, мой друг! За редким исключением гаучо питаются целыми неделями и часто даже целыми месяцами вот такой пищей, без всякой приправы, и только изредка видят кусок хлеба или же заменяют его маисовой лепешкой, которую запивают большим количеством воды, а иногда и каньи.