Луи Буссенар - Избранные произведения. III том [компиляция]

Прошло двадцать пять дней.

Беник и парижский бакалейщик почти не разлучались. Проводя вместе долгие часы, они болтали обо всем, но больше всего — о морском деле. Феликс вошел во вкус и, к неимоверной радости своего учителя, делал значительные успехи.

В двадцатый раз Обертен заговаривал о том, что «Дорада» плывет в Бразилию окольными путями. И в двадцатый раз его собеседник отвечал:

— Матерь Божья! Что вы хотите, месье, все дороги ведут в Рим.

— Однако, дорогой друг, в таком случае наше путешествие слишком затянется.

— Когда плывешь на паруснике, ни в чем не можешь быть уверен… Впрочем, это не самое важное, ведь мы отрабатываем наши деньги.

— Кстати, я никогда не спрашивал у вас, сколько вы зарабатываете.

— Здесь хорошо платят; к примеру, за месяц мне причитается семьдесят пять франков. Правда, этот великий писака [111] Писака — здесь: должностное лицо, портовый комиссар. взыщет часть в пенсионную кассу — когда-нибудь ведь и я сойду на берег. К тому же высокому начальству тоже надо на что-то жить. Сверх того — получу еще двадцать пять луидоров [112] Луидор — французская золотая монета (6–7 г. чистого золота). . Да за погрузку-разгрузку имею как грузчик. Итого примерно семь франков в день. В целом каждое плавание приносит тысячу франков, которые я откладываю на черный день. Это мое третье и, надеюсь, последнее плавание. По возвращении мы с Кервеном хотим на двоих купить рыболовное судно. Буду сам себе хозяин.

— Вот это правильно, — подхватил пассажир, подумав про себя: «Если Беник уже в третий раз плывет на «Дораде», то нужно держаться его, он знает, что и как».

Успокоенный и умиротворенный, парижанин добавил:

— Умный в гору не пойдет… Если «Дорада» плывет в обход, то в конце концов окажется в нужном месте.

— Это так же верно, как то, что солнце стоит над нашими головами! — согласился боцман.

Внезапно сверху раздался крик, заставивший морского волка вздрогнуть:

— Земля!

— А, черт! Я как в воду глядел. Беник, вы видите землю? А я лишь понапрасну напрягаю глаза.

— Через час заметите серую полоску, а вечером бросим якорь, если, конечно, ничего не случится…

— Превосходно! Тем временем можно вздремнуть. Это лучший способ убить время.

Феликс заснул мертвым сном. А когда, весь в поту, проснулся, была уже ночь. Дверь его каюты оставалась настежь открытой.

Корабль недвижно стоял, а наверху слышался какой-то шум, непрерывная возня. На борту явно что-то происходило. Обертен поднялся на палубу. Здесь было много народу: перекатывали бочки, перетаскивали ящики, тюки, мешки, покрикивая на непонятном языке. Всюду проникал резкий специфический запах: смесь бурдюка [113] Бурдюк — мешок из цельной шкуры козы или лошади, предназначенный для хранения жидкостей. и тростниковой водки.

— Чудесно! Работают и пьют… Все это меня не касается. Лучше, пожалуй, вернуться в каюту, открыть баночку консервов, откупорить бутылку бордо [114] Борд о — сорт вина. и, хорошенько подкрепившись, завалиться снова спать. Поль совсем обо мне забыл. Впрочем, могу его понять. Дела есть дела, как говорит моя супруга. А с другой стороны, там, наверху, мне могут намять бока.

Близость земли подействовала на пассажира лучше всякого снотворного. Несмотря на шум, он опять заснул и проснулся от голода — за время плавания он уже почти свыкся с ним — средь бела дня. «Дорада» была уже в открытом море.

— Поль! А как же обед?

— Кушать подано, — ответил капитан, не в силах удержаться от хохота. — Правда, должен тебя предупредить: сегодня стряпня у нас на скорую руку. Вчера все, в том числе и кок, работали так, что едва не свалились с ног.

— Усталость усталостью, а есть все-таки надо.

— Согласен! Слава Богу, поработали на славу. Все пассажиры на месте.

— Пассажиры?.. А разве я не один?

— Да нет, в трюме еще двести человек.

— Двести?! — опешил бакалейщик.

— Ровно две сотни, ни больше, ни меньше.

— Но они задохнутся в трюме!

— Не беспокойся, там есть решетки.

— Решетки… Это что, узники?

— Как тебе сказать?.. Это рабочие руки… Ну, словом, чернокожие, которых я везу в Бразилию.

— Работорговля… Вот чем ты занимаешься.

— Не говори глупостей. Ты прекрасно знаешь, что работорговли больше не существует, а значит, не существует и невольников. Рабов заменили наемные рабочие.

— Почему же тогда твои так называемые эмигранты заперты, почему грузили их в спешке и ночью? И это внезапное отплытие… Все это, мой дорогой, смахивает на похищение.

— Не скрою: несчастные здесь не по собственной воле. Однако через несколько дней они и думать об этом забудут, а потом, в Бразилии, когда станут работать на золотых и алмазных рудниках, и подавно почувствуют себя самыми счастливыми в мире.

— Хорошо. Если ты не слишком занят, будь добр, объясни, в чем, собственно, заключается эта операция. Скажу тебе прямо: она мне представляется не совсем честной.

— Все просто. Как поступают ирландцы, когда кончилась картошка и нечего есть, когда англичане выкидывают их из жалких лачуг?

— Они эмигрируют за океан в поисках лучшей жизни и добрых хозяев. Правительство Объединенного Королевства создает для этого все предпосылки. Переселенцев сажают на пароход — и в Америку!

— А как поступают китайцы, когда не хватает риса и жестокий голод опустошает страну?

— Тоже эмигрируют.

— Они приходят в так называемые эмиграционные агентства, а потом долго ждут корабль, который отвезет их на другой конец Тихого океана, где рабочему человеку легче живется.

— Я понимаю твой намек.

— А почему ты думаешь, что ирландцы или китайцы с радостью покидают родину, пусть даже и столь жестокую к ним?

— Но я вовсе так не думаю.

— Несчастных подталкивает к этому нужда. Всего одна их подпись, заверенная прокурором или агентом, и рабочие уже не принадлежат сами себе.

— Как, разве они не имеют права вернуться?

— Нет, с этой минуты они наняты; по крайней мере три года обязаны работать на хозяина, чтобы оплатить свой приезд. Их кормят, одевают, дают кров…

— Ты хочешь сказать, что бедняги работают бесплатно?

— Не то чтобы совсем… Небольшой заработок все же есть: двенадцать — пятнадцать франков в месяц.

— Но ты же прекрасно знаешь, что такого рода наем — всего лишь замаскированная работорговля. Из людей выкачивают не деньги, а саму жизнь.

— Если тебе так больше нравится, пожалуйста, называй это торговлей белыми, желтыми рабами на английский манер…

— Не понимаю…

— Сейчас поймешь.

— Тех, кто там, внизу, ничто не заставило бы покинуть родину добровольно. Им неведомы злоключения ирландцев, китайский голод, жизнь негров относительно благополучна, по крайней мере свободна.