Луи Буссенар - Избранные произведения. III том [компиляция]

Вдруг вдали, в беловатом сумраке, показались зигзаги гор. Гористый профиль, судя по всему, имел тяжелую, массивную основу.

Быть может, эта таинственная гряда и была последней, самой грозной преградой, воздвигнутой завистливой полярной Изидой для защиты земной оси.

Настороже. — Смерть тюленя. — Средство от скорбута. — Еще двое больных. — Гипотеза о полярном льде. — Препятствие. — Почти нет прохода.

Двадцать четвертое апреля. Погода ненастная, пасмурная. Правда, мороз несколько ослаб. Температура не ниже тридцати градусов. Зато снег валит не переставая.

Дорога становится все труднее. Шлюпку протащить невозможно. Сани с вельботами застряли.

Капитан с двумя матросами и Ужиуком ушли на разведку. Они взяли с собой длинные железные крюки для измерения глубины снега.

Прошли с милю и убедились, что саням нигде не пройти. Придется добираться пешком, и то с величайшим риском.

Один из матросов едва не угодил в трещину, наполненную водой и прикрытую толстым слоем снега.

Это была «тюленья нора». Из таких трещин время от времени появлялись тюлени, чтобы подышать свежим воздухом.

— Это очень хорошо, — сказал Ужиук на ломаном французском. — Ужиук будет здесь и убьет тюленя.

Эскимос сел возле трещины, а вымокший до нитки матрос помчался в лагерь.

Капитан со вторым матросом остались помогать туземцу, но через полчаса буквально окоченели.

Гренландец же чувствовал себя превосходно, казалось, вообще не замечая этого дьявольского холода. Он пристально следил за прорубью, в его маленьких, косых глазках светилось вожделение. Настоящий взгляд охотника и гурмана. Тюлень все не показывался. Тогда Ужиук принялся медленно и протяжно напевать какую-то жалобу со странными словами, как будто надеялся очаровать тюленя и выманить его, опьяневшего от звуков этой «чудесной мелодии».

Как утверждали некоторые полярные путешественники, например, такие, как лейтенант Тизон с «Поляриса», тюлени действительно способны чувствовать музыку. Вот что писал этот исследователь в своих воспоминаниях: «Я утверждаю, что тюлени любят музыку и могут довольно долго оставаться неподвижными, слушая голос или звук, которые им понравились».

Не прошло и пяти минут, как чуткое ухо эскимоса уловило еле слышный всплеск. Резким жестом он сделал капитану знак оставаться на месте. Туземец держал крюк наготове в правой руке, застыв в позе гладиатора, готовящегося к атаке, в то же время продолжая петь, все убыстряя темп. Внезапно певец замолчал, как раз в ту минуту, когда вместо плеска раздалось громкое сопение. Резко выбросив вперед руку, Ужиук на три четверти погрузил крюк в прорубь.

— Ко мне!.. На подмогу!.. — крикнул он в следующее мгновенье.

Капитан и матрос схватились за крюк, на котором бился тюлень, тщетно стараясь освободиться.

С четверть часа продолжалась борьба, после чего огромный щетинистый тюлень был вытащен из норы.

Жалобно мыча, он еще сопротивлялся, но слабо — крюк глубоко засел в его горле.

Зверя на веревке потащили к палатке.

Больше всех радовались доктор и Ужиук. Один врач, другой дикарь — оба знали, что поимка тюленя очень важна для больных скорбутом.

У эскимоса был здоровый желудок и доброе сердце. Обычно он сразу принимался сосать теплую кровь подранков, но на сей раз великодушно отказался от такого удовольствия и как мог, частично словами, частично знаками, объяснил Фрицу и Нику, что им надо напиться животворящей крови.

На том же настаивал и доктор.

Фриц попробовал и жалобно простонал:

— Не могу пить кровь. Не могу!..

— Пей!

— Не могу!.. Лучше смерть!.. Попробуй, Ник, ты…

У фламандца не было предрассудков.

— Мне все равно, — сказал он, — выпью, пожалуй. Только бы выздороветь!

И он принялся пить живительную горячую влагу.

— Дорого бы я дал, чтобы последовать его примеру! — простонал Фриц и потерял сознание.

Слабость и отчаяние всегда крепкого, бодрого эльзасца вызвали у всех недобрые предчувствия.

Трудно поверить, но к вечеру Нику стало легче, чего нельзя было сказать о Фрице.

Заболели скорбутом еще двое: Констан Гиньяр и лейтенант Вассер. Оба долго не поддавались болезни, но в результате неимоверного напряжения сил в последние дни в конце концов свалились.

Теперь в экспедиции было трое больных и один умирающий. Все понимали, что Фриц обречен…

Сделали продолжительную остановку, чтобы дать людям отдохнуть. Положение становилось критическим.

Никто точно не знал, освобождается ли когда-нибудь полярное море ото льда, хотя были основания думать, что это случается и даже зимой.

Скорее всего возле полюса лед не везде сплошной.

Но в настоящий момент впереди не было видно никакого водного пространства. Так что приходилось идти на риск: исследовать, сколько льда, а сколько свободного пространства на оставшихся до полюса пятидесяти милях. В среднем это не больше десяти дней пути, туда и обратно.

Но идти придется по сплошному нагромождению льдин. Не безумие ли это?

Некогда капитан Маркхам при таких же обстоятельствах потратил целый месяц на путь в семьдесят миль а когда вернулся, все члены экипажа умирали от истощения и скорбута. Даже самые крепкие.

А ведь у него были на «Алерте» и съестные припасы, и медикаменты, в общем, полный комфорт. Де Амбрие же вообще не имел пристанища. Провизии оставалось на шесть недель. Брезент для палаток и несколько лодок — вот все, чем он располагал. Матросы были в полном изнеможении, а некоторые — тяжело больны.

Что оставалось делать?

Ждать? Надеяться на оттепель?

Но громады льда здесь не те, что подтаивают от лучей северного светила.

Стало быть, ждать нечего.

Не лучше ли взять с собой самых сильных матросов, немного провианта и попытаться преодолеть это препятствие?

Но льдина перемещается, хоть и медленно. Что будет, если по возвращении они не найдут своих?

Де Амбрие не знал, что предпринять, и решил подождать еще сутки.

Близилась катастрофа, и это приводило в отчаяние матросов, прежде не думавших о смерти.

Агония и смерть. — Похороны. — Вынужденное решение. — Надо разлучиться. — Последняя экспедиция. — Выбор участников. — В путь!

Несчастный Фриц умирал. Красные пятна на коже расплылись и приобрели фиолетовый оттенок. Спина вся пошла твердыми, как камень, буграми. Многие части тела словно закоченели и потеряли чувствительность. Измученный нестерпимыми болями, эльзасец громко стонал.

Он потерял все зубы, изо рта текла слюна. Не помогли ни опыт, ни самоотверженность доктора Желена.

Умирал машинист в полном сознании, только не мог говорить — распухший язык не повиновался.