Луи Буссенар - Избранные произведения. III том [компиляция]

Выслушав это наставление, Жан Герен тяжело поднялся по каменным ступеням, вошел в дом и оставил сабо [1304] Сабо — грубая крестьянская обувь; делалась из одного куска дерева либо из деревянной подошвы и верха из грубой кожи. возле лестницы. Стоя босиком, он снял фартук, свернул и положил поверх сабо, стянул синий хлопчатобумажный колпак, водрузил поверх фартука и только потом отправился на второй этаж.

Жена провела его в гостиную. Садовник робко сделал несколько шагов, отвесил поклон и, буквально вцепившись в ковер босыми грязными ногами, замер, словно прирос к полу.

— Скажите, Жан, — начала графиня, — правда ли, что в Жуи появился новый хозяин?

— Да, госпожа хорошая… То есть хозяин-то, конечно, новый, но не так чтобы очень. Он ведь тоже Монвиль, как и прежний, но говорят, что этот Монвиль и есть настоящий.

— И как давно он поселился в Жуи?

— Да право, госпожа хорошая…

— Надо говорить «госпожа графиня», непонятливая ты скотина! — прошипела Мадлена.

— Да вот, госпожа графиня, с тех пор как замок перестроен.

— Действительно, там где-то есть новый замок. А когда его начали перестраивать?

— А? Что вы говорите, госпожа хорошая… то есть мадам графиня?

— Я спрашиваю, когда начали перестраивать замок?

— Ну, с полгода назад, а может, и месяцев пять с половиной…

— Похож ли перестроенный замок на прежний?

— Не знаю, как и сказать… Похож, конечно… как всякий замок похож на другой.

— Ну, больше он стал?.. А может быть, наоборот, меньше?

— Да я толком и не знаю, госпожа хорошая… госпожа графиня. Может, и больше стал… а может, и вовсе нет, может, чуток поменьше.

— А сеньор?

— Что вы сказали, госпожа хорошая?

— Да запомни же — «госпожа графиня», чурбан ты неотесанный!

— Что вы сказали, госпожа графиня? — покорно повторил Жан Герен. По лицу его градом катился пот, а голос звучал все тише.

— Ну, сеньор… хозяин замка… каков он?

— Может, вы бы сказали, чего надо-то?

— Ах, ну высокий он?.. низкий?.. молодой?.. старый?..

— Да я толком-то не знаю…

— Но ты же видел его!

— Точно, видел, госпожа хорошая. Как вас вижу, госпожа графиня… Только он всегда на лошади сидел.

— И ты совсем не обратил внимания, каков он из себя?

— Нет, госпожа хорошая. Те, с кем я тогда рядом стоял, сказали: «Вот новый хозяин Жуи…» Ну, я и снял шапку, и каждый раз, как он проезжает, я, как положено, шапку снимаю.

— Хорошо, друг мой, можешь идти, — вздохнула графиня, проявив поистине ангельское терпение в совершенно бессмысленной беседе со своим слугой, который, надо сказать, был отнюдь не глупее прочих.

В еще большем недоумении, чем до описанного выше разговора, графиня де Ружмон, отчаявшись получить нужные сведения, решила подождать дальнейших событий и пока не отвечать виконту. Дочери она также не торопилась сообщать о письме.

— Впрочем, — размышляла графиня, — письмо написано безупречно… Порыв молодого человека вполне заслуживает уважения. Действительно, мы здесь совсем одни, словно на дне пропасти… Но посмотрим, что будет дальше!

На следующий день, вскоре после полудня, к замку подъехал всадник с надменным, гордым лицом. Он сидел на великолепном скакуне в военной упряжи. За ним следовал слуга на могучем першероне. Подъехав к массивным воротам, оба спешились. Слуга взял лошадей под уздцы и постучал. Ворота открылись, на пороге появился Жан Герен. Садовник склонился в три погибели, сжимая в руке свой неизменный синий колпак.

— Здравствуйте вам, сударь, и вам тоже. Что угодно?

— Скажи графине де Ружмон, что виконт де Монвиль просит позволения засвидетельствовать ей свое почтение.

— Извините, сударь, но что это вы такое сказали? — с тревогой спросил бедняга, боясь, что непременно забудет длинную фразу, где было так много сложных слов.

— Ступай, докладывай! — приказал виконт тоном, не терпящим возражения.

Воздух был чист, роскошное осеннее солнце согревало каменные стены замка. Стоял один из тех чудесных теплых дней, какие иногда случаются в первой половине ноября. Садовник побежал с докладом, а виконт вступил на двор и от нечего делать принялся постукивать тростью по отворотам сапог. Подойдя к главному входу, он заметил девушек, уходивших в глубь сада. Услыхав бряцание шпор, они удивленно обернулись. Одна из них, взглянув на гостя, смертельно побледнела и, всплеснув руками, воскликнула:

— Рене!.. О Рене! Я умираю!

— Что с тобой, Валентина?! — изумленно воскликнула Рене. — Сюда! На помощь!

Молодой человек, невольно испугавший девушку, бросился к ней и подхватил в тот самый момент, когда Рене, с трудом удерживавшая подругу, была уже готова опустить бесчувственное тело на землю.

— На помощь! Скорее! — хором закричали Бетти и Мадлена, услышавшие отчаянный крик Рене.

Встревоженная графиня быстро спустилась вниз и, оказавшись лицом к лицу с незнакомцем, который только что усадил Валентину в кресло, застыла как каменная, потеряв дар речи:

— Вы здесь!.. Вы, сударь! Но…

Незнакомец, чье красивое мужественное лицо при восклицании графини болезненно искривилось, выступил вперед и, почтительно поклонившись чуть не до земли, печально произнес:

— Это сходство, графиня, уже причинило мне немало неприятностей, но никогда еще не влекло за собой столь печальных последствий. Я безутешен. Перед вами не тот, о ком вы подумали, это жестокая игра природы и я буду в отчаянии, если вы примете это за иное.

— Ваше сходство, сударь… В самом деле, неслыханно! Просто ужасно!.. Ваш голос, вид, имя, которое вы носите… Все это пробуждает ужасные воспоминания…

— Я Монвиль, сударыня, — почтительно и вместе с тем гордо ответил посетитель. — Как я имел честь сообщить в письме, которое вы получили вчера, я смыл грязное пятно, которым обманщик замарал наш герб. Неужели вы окажетесь строже, чем судьи-санкюлоты, обелившие имя Монвилей?

— Сударь, я верю вам и также сожалею об этом роковом сходстве!.. Но сейчас позвольте мне заняться дочерью.

— А мне разрешите удалиться в надежде, что в следующий раз вы примете меня… хотя бы для того, чтобы узнать мою печальную историю.

— Хорошо, я буду ждать вас… До свидания, господин де Монвиль.

— Мое почтение, госпожа графиня.

Этот разговор продолжался не более минуты. Валентина, которую Рене и служанки успели перенести в гостиную, пришла в себя. Однако пережитое потрясение было столь сильно, что, открыв глаза, она, как в бреду, бессвязно зашептала:

— Жан!.. Нет, это не он!.. Но тогда это тот, другой… бандит… поджигатель… палач, пытавший Фуше…

— Замолчи, прошу тебя! — взмолилась Рене, чувствуя, что за словами подруги кроется ужасная драма.

В этот момент вошла графиня. Выглядела она скорее довольной, нежели встревоженной, впрочем, на то были основания. Бросив взгляд на дочь, она убедилась, что ей не грозит опасность.