Луи Буссенар - Избранные произведения. III том [компиляция]

Бандиты, нагруженные добычей, с брюхом, набитым до отказа, выпившие едва ли не больше, чем за всю предыдущую жизнь, шли, едва переставляя заплетавшиеся ноги и поддерживая друг друга, рыгая как обожравшиеся свиньи, ворча, горланя песни и облегчаясь. Они двигались к большому гедревильскому подземелью, где должен был состояться дележ награбленного.

В два часа ночи в замке Фарронвиль, как над оскверненной могилой, царила гробовая тишина. Мост по-прежнему был поднят, во дворе ни души — лишь догорающие угли, над которыми порывы ледяного ветра иногда взметали столб искр. Вокруг мрак и пустыня. Из шумной псарни, господских покоев, кухни не доносилось ни звука. Казалось, все умерло. Медленно тянулось время, разбитые старинные часы на башне молчали.

Наступило серое и бледное утро, затянутое туманом. Старый аббат, потерявший сознание в ту минуту, когда его племянниц увели бандиты, наконец открыл глаза. Увидев царивший вокруг беспорядок, он тут же вспомнил о похищении женщин, о своем разорении и испустил жалобный стон:

— Господи, почему я не умер? Зачем жить после такого несчастья?!

В это время дверь, висевшая на одной петле, приоткрылась и с грохотом упала, разбившись в щепки. Бледный человек с безумным взглядом, волосами, стоявшими дыбом, в одежде, покрытой пятнами грязи и крови, бросился в комнату с криком:

— Хозяин! Хозяин! Ах, Боже мой!

— Любен! — воскликнул старик. — Это ты, бедное дитя!

Верный слуга принялся искать нож, чтобы освободить аббата от веревок, и, не найдя, с трудом перерезал их осколком зеркала. Старик сел на кровати, опершись на подушки, и, глубоко вздохнув, просто и с достоинством протянул руку своему спасителю. Любен схватил ледяную руку хозяина, сжал в своих горячих ладонях и вдруг разразился душераздирающими рыданиями. Слезы, катившиеся по щекам слуги, известного своей силой и энергичностью, казались столь невероятным, что аббат понял, что ему известно еще не обо всех ужасах прошедшей ночи.

— Господин аббат, вы одни? — спросил Любен.

— Бандиты увели их… Всех троих.

— Милостивый Господь жестоко наказывает и великих и малых… — зарыдал слуга, чья боль изливалась потоками слез, струившимися по его искаженному лицу.

— Бедное дитя, ты тоже страдаешь! Где твоя жена?

— Ах, хозяин, я и не думал, что можно так страдать и все еще жить. Сердце рвется на части…

— Что случилось? Говори…

— Я вырвался из подземелья, где просидел взаперти четыре дня. Я уже предчувствовал несчастье… Бандиты освободили меня со словами: «Ступай к своей семейке». Но сказано это было таким тоном, что меня пробрала дрожь. Во дворе я увидел следы погрома и, конечно, во-первых, со страхом подумал о жене, о бедной Виктории. Я вошел в большую залу, где мы обедаем, и кровавая пелена застлала мне глаза. На столе, привязанная за руки и ноги, лежала моя жена. Одежда с нее была сорвана… Они обесчестили ее, изнасиловали и перерезали горло. Виктория была уже холодна. О, хозяин!..

— Господи, Господи! — простонал аббат, в глазах которого стояли слезы.

— В углу с перебитыми ногами, опираясь на локти ползала Катрина, жена моего товарища Лафлера. Она тоже была нага, с вырванными волосами… Она хихикала как идиотка. Бедняжка лишилась рассудка, ничего не слышала и не понимала. Я завернул в занавеску тело моей несчастной супруги и пришел за вами, хозяин. Вы всегда были так добры ко мне… Хвала Господу, вы живы!

— Бедные дети, бедные дети! — в полном отчаянии прошептал аббат срывающимся голосом. — Но что стало с остальными?

— Не знаю. Я думал только о вас.

— Сколько ты пережил! Я очень слаб, мне тоже пришлось немало вытерпеть, с трудом держусь на ногах, но долг свой выполню. Идем же!

Опираясь на руку слуги, аббат усилием воли собрал все силы, покинул разгромленную комнату и спустился во двор, усыпанный осколками стекла, клочьями соломы, объедками, нечистотами и вещами, свалившимися с телег с награбленным добром. Конюшни и каретные сараи стояли пустые. Дверь на псарню широко распахнута. Одержимые демонической жаждой зла, разбойники перерезали всех собак. Их кровь ручьем лилась в ров. Аббат воздел руки, будучи не в состоянии понять эту бессмысленную жестокость. Вдруг он остановился — из полуподвального окошка темницы, где раньше были заперты пленные бандиты, доносились крики и стоны.

— Они там, — сказал аббат, — идем.

Свежий воздух возвращал старику силы. Он спустился и увидел ключ, торчавший в замке. Отперев темницу дрожащими руками, аббат толкнул дверь и оказался в затхлом подземелье, насквозь пропахшем грязными оборванцами, где сидели конюх, кучер, работники с псарни и стремянные. Несчастным тоже немало досталось от бандитов, одежда их напоминала скорее лохмотья, сами они были страшно избиты, но живы. Крики радости вырвались у слуг при виде хозяина. Затем конюх, женатый на горничной, и кучер, чья супруга была кухаркой, бросились наверх, с трудом передвигая затекшие от веревок ноги.

— Где же Лафлер? — спросил аббат.

— Лафлер! — позвал Любен, собираясь подготовить товарища к ужасной новости.

Но камердинера никто не видал с того времени, как гусары-предатели, обедавшие за общим столом, бросились на слуг, связали их и запрели в темнице, где до того сидели пленные разбойники. Лафлер попытался защитить жену и как подкошенный упал, получив удар по голове.

Освобожденные слуги последовали за аббатом, вернувшимся в просторную кухню.

— Перенесем же ее в часовню, — с состраданием и почтением сказал аббат, указывая на тело несчастной жены Любена.

В ту же минуту в углу зашевелилось существо, которое ползало по каменному полу, глупо хихикая и выкрикивая бессмысленные слова:

— В печи!.. Да-да, в печи! Ха-ха-ха! А другой в колодце… Утопили и сожгли, сожгли и утопили!

— Что это значит? — прошептал аббат. — В печи?

Кухня была наполнена отвратительным запахом горелого мяса. Слуги боялись поверить словам бедной женщины, тронувшейся умом. Стремянный приоткрыл печную заслонку и с ужасом отшатнулся. На потухших углях скорчившись лежал наполовину обуглившийся труп. Его почерневшее, потрескавшееся лицо все еще можно было узнать. Это Лафлер! Несчастный Лафлер, которого, как позже стало известно, бандиты связали и заставили смотреть на мучения жены, а потом заживо сожгли.

— В колодце! — повторила безумная.

На ступенях потайной лестницы, поднимавшейся в голубую комнату, слуги нашли бледную, трясшуюся от ужаса и с трудом передвигавшуюся помощницу кухарки [1339] Впоследствии выяснилось, что бандиты несчастную девушку заразили опасной болезнью. Через несколько лет она скончалась в орлеанской больнице. (Примеч. авт.) . Едва живая от пережитого ужаса и мучений, она поведала прерывающимся голосом подробности чудовищной трагедии, которые мы не решаемся пересказать, и повторила вслед за помешавшейся женой Лафлера: