Луи Буссенар - Избранные произведения. II том

Внимание к больному, глубокие знания и природный ум Фрикет сделали свое дело: кубинская героиня Долорес Вальенте пошла на поправку. Врачам удалось спасти ей левую руку, размозженную во время атаки.

А поначалу доктора решили, что нужна срочная ампутация. К этому же склонялась и Фрикет. Однако, поразмыслив, девушка потребовала консультации с главным врачом. Тот тоже счел ампутацию необходимой.

Сама же Долорес категорически возражала, и ее оставили в покое. Тогда-то она и решила свершить то, что все полагали невозможным. Результат превзошел ожидания. Но ценой каких усилий, какого напряжения, какой стойкости!

Долорес начала ходить, держа, как солдат, руку на перевязи, и сразу же взялась помогать Фрикет.

Вместе со своей благодетельницей, а теперь и подругой, Долорес ходила по палатам, где в бреду стонали больные и раненые, старалась утешить их, пострадавших от братоубийственной войны, часами просиживала рядом с несчастными. Она была как луч солнца, проникший в царство отчаяния.

Пошел на поправку и ее брат Карлос. Рана быстро затягивалась, а легкие оказались незатронутыми. Как и его командир Масео, дважды получавший проникающие ранения, полковник выздоравливал на глазах. Он уже вставал с постели, неплохо ел, хотя, конечно, был еще очень слаб.

Наконец и матрос, столь необыкновенным образом вернувшийся к жизни, когда Фрикет собиралась начать вскрытие, совсем вылечился. Ну и удивительным типом оказался этот провансалец! Он даже среди своих соотечественников слыл за оригинала — шумный, болтливый, подвижный, словно обезьяна, сильный, как мул, готовый выполнить любую работу, удивительно расторопный и в то же время бесконечно добрый, несмотря на почти устрашающую внешность. Буйная шевелюра затеняла его лицо до самых глаз, едва заметных под лохматыми, точно углем намазанными бровями, кожа чернела, будто у магрибинца [368] Магрибинец — житель Магриба, региона на западе Африки, включающего несколько государств. , а зубами, представлялось, можно дробить камни. Добавьте к этому трубный голос и своеобразный акцент, которым так гордится Прованс.

Мариус все повидал, всюду побывал, даже, по его словам, в гостях у черта, откуда, однако, вернулся на свет Божий.

Через неделю больному уже нечего было делать в госпитале и, поскольку мест не хватало, его стали готовить к выписке. Но тут выяснилось, что корабль, где француз служил, отплыл. Выйдя после лечения, Мариус просто оказался бы на улице. Сама по себе такая перспектива не ахти как его пугала, беспокоило другое. При мысли, что придется расстаться с той, кто неожиданно воскресила его, провансалец впадал в отчаяние. Ему невероятно хотелось выразить Фрикет бесконечную признательность, но, как это сделать, он не знал.

Перед уходом, робея, чего-то стыдясь, комкая в руках матросскую шапочку, бедолага пошел проститься с Фрикет. И та, человек тактичный, умеющий дарить, не обижая, предложила ему небольшую сумму денег из своего невеликого достатка. Сглатывая слезы, моряк вежливо отказывался, бормоча:

— Нет, мадемуазель… Нет! Никаких монет, прошу вас. Дело в том, что… ну вот… я хотел бы… да… конечно… Но… Распроклятая жизнь! У меня как будто клок пакли в глотке… Я не осмеливаюсь…

— Вы не осмеливаетесь… Чего? Ну же, говорите, дружок… Я сделаю все, что могу, для такого славного парня, как вы.

— Ну так вот… Возьмите меня своим ординарцем.

Услышав просьбу, которой она, мягко говоря, не ожидала, сестра милосердия расхохоталась. Подумав, что он сказал нечто ужасное, моряк сгорбился, опустил голову; весь покрывшись потом, он не знал, в какую бы дыру забиться, как сделать, чтобы под ним разверзлась земля.

Девушке стало не по себе: неужели она обидела этого достойного человека, решившего, не имея ничего, подарить благодетельнице самого себя и молившего о добровольном рабстве. Успокоившись, она протянула ему руку и сказала:

— А впрочем, почему бы и нет? Вы займете место моего верного Барка… Учтите только: я не как другие женщины — моей обслуге приходится туго.

— Вот здорово! Конечно, я с-согласен! В-вы правильно делаете, мадемуаз-зель! — в восторге заорал он. — В-вы увидите, и такая старая акула, как я, на что-то сгодится. Мне с-сорок пять лет, а с-служба на флоте — с-суровая школа. З-знаете, я умею делать в-все… Да-да, в-все! И даже больше…

От радости Мариус заговорил с провансальским акцентом: опять зашуршали, зазвенели согласные, которые за минуту до того почти не были слышны.

Все больше увлекаясь, он говорил:

— Если нужно, я смогу быть матросом, кавалеристом, пехотинцем, учителем фехтования, артиллеристом, плотником, егерем, оружейником, п-портным, с-сапожником, рыболовом, санитаром… И еще: для меня разорвать канат — все равно, что бечеву… А! Разве перечислишь все, что я умею…

— Вижу, вы не страдаете отсутствием скромности.

— Ну!.. Ну!.. Не очень… Скромность, мадемуазель, — это что-то вроде извинения, которое просят люди, лишенные таланта.

С этого философского изречения, сделанного безапелляционным тоном, и началась служба Мариуса-Альбана-Батиста Кабуфига. Отныне его видели повсюду. Он занимался самыми различными, иногда несовместимыми между собой делами, и со всеми превосходно справлялся; по примеру арабов, в рот не брал вина, был предельно честен, чистоплотен, как голландская хозяйка, а огромные волосатые лапы с когтями вместо ногтей оказались воистину золотыми руками. В общем, француз сразу стал незаменимым помощником.

Со смеху можно было умереть, глядя, как он, будто слон, пытающийся приучить птичек, справляется со всеми этими хрупкими штучками, какими Фрикет пользовалась при анализах, или как он расставлял безделушки на полках.

С «мадемуазель» Мариус оставался почтителен, молчалив, даже робок, а с другими — шумен, криклив, назойлив, доводя испанцев до изнеможения своими фантастическими историями на невозможной смеси провансальского, арабского, итальянского и кастильского языков и диалектов.

Матроса все любили за доброту и услужливость. От его веселых шуточек морщины разглаживались даже у самых больных и угрюмых.

Однажды мадемуазель Фрикет сидела на идущем вокруг всего госпиталя настиле и болтала с Долорес. Рядом, растянувшись в шезлонге, о чем-то размышлял с сигаретой в руке полковник Карлос. Француженка рассказывала кубинке о своей жизни, учебе, надеждах, опытах, прожектах. Долорес и Карлос с восторгом слушали яркую, образную речь и, казалось, сами принимали участие в описываемых событиях.

Фрикет поведала им, как еще совсем ребенком прочитала «Кругосветное путешествие юного парижанина» и как ее охватила страсть к дальним странствиям Маленький горожанин Фрике, герой этого романа, вскружил ей голову Имя Фрике не сходило у нее с уст, и родители в конце концов шутя прозвали дочку Фрикет, чем она очень возгордилась.