Луи Буссенар - Избранные произведения. II том

В ответ Вальенте услышал возглас, в котором звучали и удивление, и радость, и горесть:

— Карлос! Вот как суждено мне с вами встретиться!

Молодые люди бросились друг другу в объятия… Но вдруг руки разжались. Оба замерли, не осмеливаясь сказать все, что думают, с трепетом ожидая и опасаясь первых слов. Оробев больше, чем перед наведенным стволом пушки, полковник пробормотал:

— Кармен… мадемуазель… Дом, где вы распоряжаетесь… находится в центре наших действий… Я пришел… от имени генерала, попросить позволение разместить здесь штаб… Я не знал, что усадьба принадлежит вам… Заверяю вас, что люди будут очень корректно вести себя…

— Да, Карлос, я знаю… Вы из честных и великодушных противников… И я полностью доверяю вам…

— Вы одна?

— Да, только я и слуги. Отец решил, что здесь я останусь в безопасности… что мамбисес никогда сюда не доберутся… Отца я уже неделю не видела, ничего не знаю о нем…

— Могу вас успокоить, он жив…

— Вы его видели?

— Да, Кармен… Хотя и старался избегать того, кто нанес мне самое жестокое оскорбление, разбил жизнь, ударил прямо в сердце.

Кармен со слезами на глазах прошептала.

— И вы, Карлос, отомстили с присущим вам благородством. Я знаю, что мамбисес щадили отца… Был строгий приказ сохранить ему жизнь. Просили об этом вы, Карлос. Я глубоко благодарна…

Полковник, покраснев, пробормотал.

— Кто вам это рассказал?

— Пленные. Они в один голос говорили одно и то же.

— Я выполнял свой долг… И потом, Кармен… я никогда не осмелился бы предстать перед вами, если бы с вашим отцом случилось несчастье…

— Ох уж эта отвратительная война! Эта чудовищная бойня! Из-за нее мне приходится трепетать при одной мысли об отце, о… женихе…

— О вашем женихе, Кармен? Неужели несмотря на разлуку… слепую ненависть и презрение к цветным… наши бурные споры, вы не забыли своего друга детства? Ведь миновало уже два года…

— Да, два тяжких долгих года. Ваш отец погиб, Карлос? Я поплакала и помолилась за упокой его души…

— Никогда не смирюсь с его кончиной… Но ваши слезы для меня — лучшее утешение…

— С вами рядом Долорес… Она вас любит…

— Через несколько минут она будет здесь…

— Как я рада ее повидать! Она всюду с вами?

— Всюду. Она само воплощение патриотки, готовой пойти на любую жертву, с улыбкой встретить смерть и погибнуть со словами «Да здравствует свободная Куба!»

— Милая Долорес! Я так ее люблю. Так восхищаюсь!

— Но ведь ваши симпатии и чаяния на стороне испанцев.

— Прежде всего я женщина. Мне по нраву то, что благородно. Конечно, я не разделяю ваших взглядов или, по крайней мере, всех ваших взглядов. Но должна признаться, дело, у которого такие защитники, может вызывать у честного противника только уважение.

— Ах, если бы все наши враги рассуждали как вы, Кармен! Войне быстро пришел бы конец. Знали бы вы, как мало мы просим, насколько незначительны, в сущности, наши требования!

Девушка, улыбнувшись, прервала Карлоса:

— Ну это, друг мой, политика… Давайте больше не говорить о ней, хорошо? Я, естественно, помню, что передо мной противник или, точнее, победитель, и он вправе распоряжаться всем и вся. Дом займут военные. Никто не сможет ни войти, ни выйти без разрешения. Все выходы станут охранять часовые… В общем я — военнопленная, и мне придется подчиняться обстоятельствам…

— Противник будет великодушен, — ответил полковник, в свою очередь улыбаясь.

— Тем более что мы сдаемся безоговорочно, полностью полагаясь на его благородство. Правда, хочу поставить одно условие: чтобы не снимали испанский флаг…

— Ваше желание для нас — приказ, хотя из-за этого жди неприятностей.

Девушка при этих словах протянула полковнику руку.

— Ладно, мой дорогой враг, возвращайтесь к своему генералу. А я пока все приготовлю. Хочется, чтобы в моем доме вам было, по крайней мере, удобно.

Полковник почтительно опустился на колено и медленно, почти благоговейно прикоснулся губами к ее руке.

— Благодарю за прием, дорогая Кармен. Благодарю за то, что после долгих лет разлуки вы все же вспомнили о друге, а ведь он считал, будто потерял вас навсегда… Одного слова хватило, чтобы исчезло разделявшее нас расстояние… И если меня убьют, я унесу с собой великое счастье быть вами любимым.

— Если вы погибнете, Карлос, то я тоже умру от горя!

Послышались цокот копыт и пофыркивание лошадей. Только тогда Карлос Вальенте вспомнил о людях, оставленных у дома. Солдаты терпеливо дожидались командира, удивляясь про себя, почему он ухлопал столько времени на выполнение столь простой задачи, как реквизиция [430] Реквизиция — принудительное изъятие имущества, жилья и проч. жилья на территории противника.

Карлос, взволнованный, просветленный, счастливый, откланялся, не обратив внимания на полные ненависти взгляды мажордома [431] Мажордом — управляющий частным богатым домом, рестораном. , того, кто привел его в зал. Управляющий служил когда-то в соседнем имении — «Франсия». Карлос не узнал слугу: после начала военных действий тот отпустил пышную бороду.

У этого человека были те же обиды, предрассудки, взгляды, что и у дона Маноэля Агилара. Постепенно он стал доверенным лицом хозяина, преданным ему душой и телом.

Мажордом сразу узнал молодого полковника, и, как верный пес, все это время простоял под дверью.

«Так-так, — со злостью думал он. — Кажется, сеньорита сдается врагу! Дон Маноэль будет не прочь узнать, что его дочь не забыла прошлого… что она готова наслаждаться любовью с тем, кого полковник так отделал! Спокойно, голубки, спокойно! Не откладывая в долгий ящик, мы сообщим хозяину обо всем».

В поместье. — Доктор Серано. — Соперничество. — Масео. — Подозрительные действия. — Ночная вылазка. — Хижина негра. — Раненый. — Ужасный вид. — Что пчелы сделали с полковником волонтеров. — Факты, позволяющие договориться. — Предатель.

Фрикет, Долорес и маленький Пабло поселились в усадьбе дона Маноэля, где разместился и штаб Масео. Сюда же въехал доктор Серано — личный врач главнокомандующего. Близкий друг Масео, он практически не расставался с генералом. Увлеченный своей профессией, очень опытный медик, Серано был к тому же храбрым солдатом.

Хотя и среднего роста, тридцатилетний мужчина отличался и силой и ловкостью. Прекрасный наездник, непревзойденный стрелок, он одинаково хорошо владел скальпелем, саблей и винтовкой.

Волевое лицо Серано было бы прекрасно, если бы не бегающие глаза: он никогда не смотрел прямо, всегда прятал взгляд за притемненными стеклами пенсне.

Впрочем, врач был корректен, смел и предан делу независимости, сражаясь за него с первых дней восстания.