Луи Буссенар - Избранные произведения. II том

В это время Морис чувствовал себя счастливейшим человеком, он узнал от Жермены, что отец Сюзанны наконец решил не противиться их союзу.

Эта новость свалилась совершенно неожиданно. Художник, бесконечно благодарный Жермене, заспешил принести Сюзанне радостную весть. И, подумав о предстоящей дуэли, сказал себе: «Уверен, что победа будет моя, ведь я хочу жить ради Сюзанны, ради нашей любви!»

Граф де Мондье представил Жермене маленькую компанию «лакированных бычков», в нее входили: виконт де Франкорвиль, маркиз де Бежен, Дезире Мутон и барон де Мальтаверн.

«Бычки» были вовсе не дураки, даже Дезире Мутон был забавен со своими глупостями, когда товарищи умело превращали их в остроумную шутку, поворачивая так, будто он изрекал чепуху нарочно, ради смеха.

Среди них затесался маленький репортер Лер а [603] Лер а (фр. Le Rat) — крыса. , пронырливый и хитрый как зверек, чье имя носил. Глазки-буравчики высматривали, остренький носик вынюхивал всяческие новости.

Материал репортера должен был завтра произвести большое впечатление на читателей газеты, и Жан Лера торжествовал, первым получив доступ к информации.

Он не задумывался, как бы выразительней рассказать о женщине явно незаурядной, а просто, не утруждая себя мыслью и выбором слов, возносил Жермену на пьедестал недосягаемой высоты и как богине курил ей фимиам [604] Фимиам — благовонное вещество для курения (сжигания), главным образом при религиозных обрядах; здесь используется в переносном смысле — восторженная похвала, лесть; курить фимиам — льстить, восхвалять. , пользуясь давно отработанными выражениями.

В трескучих высокопарных фразах он излагал, какой интерес проявил весь парижский большой свет к прекрасной незнакомке, появившейся в литерной ложе на премьере спектакля «Женская война», и как только единственному репортеру из газеты «Эко де Бульвар» удалось узнать, кто она, и даже проникнуть в дом.

Далее шло восторженное описание незнакомки, ее необычайной красоты и разнообразных способностей и талантов, включая владение гипнозом.

Расточались похвалы утонченному вкусу в убранстве дома, изысканности кухни, сервировке стола, поведению прислуги и прочему.

Лера́ упомянул, что многие крупные финансисты, политические деятели и художники, актеры, литераторы жаждали ее приглашения в очаровательный особняк, но только небольшая группа избранных удостоилась этой чести, и в их числе, разумеется, репортер «Эко де Бульвар».

Далее он цитировал разговоры, какие прекрасная дама, носящая нежно звучащее имя Жермена, вела с группой счастливцев (то была обычная, шаблонно остроумная болтовня завсегдатаев парижских Больших Бульваров, интересная только людям, принадлежащим к их кругу), и подчеркивал, что Жермена блистала находчивостью и разнообразием познаний.

Действительно, выпадая из общего тона пустословия и пошлых сплетен, Жермена отличилась в беседе, поразив этим Мондье, ему открывалась совершенно новая женщина, о чьем перевоплощении граф не мог даже пофантазировать в свое время.

То, что Жермена внешне столь быстро превратилась в светскую даму, не особенно удивляло. Парижане, особенно парижанки, обладают невероятной способностью приспосабливаться к среде, изумляя этим иностранцев и провинциалов.

Гораздо большее впечатление на Мондье произвело то, что всего за каких-то пять месяцев бывшая девчонка-швея приобрела такой блеск в речах, причем ее фразы не отдавали заученностью, в них чувствовался оригинальный светлый ум, а также доподлинное знание всех новостей, известных только немногим.

Граф непрестанно спрашивал себя: «Откуда ей это известно? Как она могла усвоить то, сведения о чем накапливаются только в результате долгой жизни в свете? Совершенно непонятно».

В продолжение последнего акта спектакля он оставался около Жермены, больше чем когда-либо очарованный поистине исключительной женщиной.

Он даже почти забыл о том, что Морис находится рядом с Сюзанной, и оба упиваются свиданием. И, изредка бросая на художника злые взгляды, граф тут же успокаивался, вспоминая, что незадачливому жениху недолго осталось наслаждаться счастьем, ибо он приговорен и непременно умрет на дуэли с Ги де Мальтаверном.

Когда художник отправится ко Всевышнему, Сюзанна переживет большое горе, но со временем забудет свою любовь и утешится.

Поэтому Мондье дал молодым людям возможность насладиться уединением и помечтать о близком соединении навек.

Он переводил глаза на Жермену, та, казалось, простила прошлое, говорила удивительно откровенно и позволяла надеяться, что через какое-то время настанет их полная, интимная близость.

До крайности заинтригованный невероятным превращением швеи, совершенно очарованный несравненной, таинственной женщиной, граф пребывал в глубоком волнении и уже ревновал к ней «лакированных бычков», что наперебой бурно ухаживали за красавицей.

После спектакля Жермена пригласила к себе всю компанию на ужин в своем особняке.

Обращаясь к Ги де Мальтаверну, она сказала:

— Я видела вас с дамой, которую вы, кажется, немного забросили.

— Да, это Андреа, моя старая подруга… Мы с ней уже давно живем семейно, не беспокойтесь о ней… Мой товарищ Мутон составит ей компанию, — ответил Ги развязно.

— Вы приедете вместе с ней, не то мне придется быть единственной женщиной среди вас, а подобная исключительность неудобна.

— Мадам, Андреа, конечно, добра, непосредственна, честна, однако совершенно проста и невоспитанна.

— Не имеет значения, я хочу с ней познакомиться, и вы меня очень огорчите, если не передадите приглашения.

— Исполню все по вашему желанию, мадам, но поверьте, она будет вести себя по-свински.

— Передадите также приглашение вашему другу месье Мутону.

На лице графа отчетливо выражалось неудовольствие. Он не мог понять, почему Жермене пришла в голову столь странная фантазия, и спрашивал себя: уж не принимает ли она Андреа за настоящую даму… Нет, это невозможно… Жермена слишком умна…

Когда компания дружно объявилась, хозяйка встретила гостей в домашнем туалете, сделанном с тонким вкусом, и все единодушно выразили восхищение тем, как она преобразила убранство дома, прежде принадлежавшего Регине: все вещи в дешевом вкусе богатого фабриканта исчезли, их заменили подлинно стильными, сделанными истинными мастерами.

Лер а заранее предвкушал успех будущего репортажа, где опишет совершенно исключительный парижский интерьер, тем более интересный, если учесть, что особняк принадлежал женщине, живущей в одиночестве.

«Лакированные бычки», заинтригованные не меньше, чем граф Мондье, не знали, что им думать о Жермене, к какому слою общества ее отнести. С очаровательной свободой поведения кокетки высокого полета она соединяла нечто такое, что заставляло даже самых смелых поклонников вести себя сдержанно и уважительно.