Луи Буссенар - Избранные произведения. II том

— Разрешите сказать несколько слов пленному? — вполголоса обратился он к командиру.

— Говори, дружище.

Франкур повернулся к незнакомцу:

— Ты прекрасно слышишь и прекрасно понимаешь меня, хоть и прикидываешься глухонемым. Ты не похож на сельского парня из Ломбардии, не смахиваешь и на дикаря-мародера, несмотря на цыганскую внешность… У тебя тонкие пальцы, элегантные сапоги, белоснежное белье… Думаю, не ошибусь, если скажу, что ты — один из семерых…

Пленный невольно вздрогнул. Это заметили все, так как Обозный держал свечу перед самым лицом незнакомца.

— Я говорю, — спокойно продолжал капрал, — о заговорщиках из подземелья фермы Сан-Пьетро, что прятали лица под черными капюшонами с дырками для глаз.

Тяжелый вздох невольно вырвался у преступника. Неужели, руководствуясь интуицией, Франкур напал на правильный след? А может быть, вздох свидетельствовал о смертельной усталости незнакомца?

— Эти бандиты говорили об организации покушений на суверенных союзников, воюющих за освобождение Италии. И господа из «Тюгенбунда» не теряли времени даром.

Не знакомец, казалось, не реагировал. Однако Обозному, стоявшему ближе всех к пленному, было видно, как у того пот выступил на лбу.

— Но ваши планы провалились! — снова заговорил капрал. — Виктор-Эммануил не выпил яд, а пуля гренадера не убила Наполеона III.

Внезапно лицо незнакомца покраснело до корней волос, затем побледнело, по телу пробежала судорога, но не последовало ни звука, ни вздоха. Франкур нанес последний удар.

— Мы знаем всех членов пресловутой организации «За непорочные связи» и скоро истребим их. Сомневаешься? Что ж, посмотрим! Ты, вероятно, из Сицилии? Нет?.. Из Пьемонта или Милана? Так и не ответишь? Наверное, из Тироля?.. Или из Вены, а может быть, из Венеции? Имеешь ли ты право носить золотое кольцо?.. О! Скорее всего ты седьмой, человек с платиновым перстнем. Отвечай, и ты спасешь свою шкуру.

Незнакомец, шумно втянув носом воздух, воскликнул на плохом французском языке с сильным итальянским акцентом:

— Ты — сам черт! Дьявол в красных штанах!

— Значит, ты признаешься? — капрал.

— Ничего я не признаю. Я патриот и борюсь за освобождение моей страны…

— Воруя оружие у освободителей…

— О! Это мелочь…

— Вот как? Ладно, довольно болтовни! Где ребенок?

— Я буду жить?

— Мы сохраним тебе жизнь.

— А свободу?

— Это зависит от главнокомандующего.

— Дьявол!

— Если ты предоставишь ему точные сведения об армии противника, возможно, он вернет тебе свободу.

— Пусть меня отведут в Суа-Экалленца, и я расскажу много важных вещей.

— Не торопись! То молчал, как пень, теперь тараторишь, как сорока.

От французов не укрылась мгновенная перемена в поведении пленного, заставившая усомниться в искренности его слов. Если бы у солдат было время поразмыслить, они бы поняли маневр итальянца, который старался отвлечь внимание своих противников от тайного общества и его членов. Молодые люди были солдатами, а не полицейскими, которые постарались бы извлечь максимум информации. Зуавам важно было узнать, что стало с маленьким Виктором Палестро, где его искать, в остальном, считали они, разберется майор.

Франкур продолжал допрос:

— Рассказывай по порядку обо всем, что знаешь. Но если ты обманешь, я пристрелю тебя, как собаку.

— Обещаю говорить правду, — заверил присутствующих итальянец.

— Почему украли ребенка?

— Не знаю.

— Где его родители?

— Не знаю. Клянусь Святой Мадонной, не знаю!

— Куда его отвезли?

— В Милан… Во дворец Амальфи.

— Как ты сказал? — переспросил зуав. — Во дворец Амальфи?

В памяти возник образ прекрасной итальянки. «Вам надо только назвать себя и сказать: «Я хочу поговорить с синьориной Беттиной».

Разрешение получено. — Свобода действий. — Обозный спасает себе жизнь. — В Милане. — Триумфальное шествие троих зуавов. — Дворец Амальфи. — Статуя Святого отца. — Хорошо поели, но слишком много выпили. — Апартаменты для полковника. — Не надо путать подношения с сапогами. — Приказ и недоразумение. — Драка.

Франкур заснул только в полночь, а в четыре часа уже трубили подъем.

Зуавы просыпались, чтобы спешно приступить к своим многочисленным обязанностям. Лагерь походил на потревоженный муравейник. Только Франкур не принимал участия в работе. Со вчерашнего дня его голова была занята одной мыслью: «Как вернуть ребенка?» Наконец, приняв решение, он направился к Оторве.

— Господин поручик, дайте мне отпуск на двадцать четыре часа для поездки в Милан.

— Но завтра парадный марш войск… Только полковник может позволить вам отлучиться.

— Пожалуйста, ради малыша… Полковник не откажет, если вы попросите.

— Ну, хорошо! Я сделаю это для сына нашего полка.

Полковник сначала недовольно нахмурил брови, но, узнав о подвигах зуава, согласился.

— Ваш капрал ловок, как черт: то он посыльный генерала, то лучший среди гвардейцев. Я разрешаю ему отправиться в Милан. Пусть возьмет с собой двух надежных солдат по своему выбору, заодно подыщут нам место, где разместить войска и Генеральный штаб.

Франкур горячо поблагодарил Оторву за посредничество и попросил отпустить Раймона и Обозного.

Трое солдат тотчас покинули лагерь. Путь лежал через поле брани, усеянное трупами австрийцев и французов. Друзья видели скрюченные пальцы, вдавленные в сырую землю, перекошенные лица с открытыми ртами и остекленевшими глазами.

— Господи! Кто знает, может завтра наступит наш черед! — содрогнулся от нахлынувших чувств капрал.

Обозный, не обладавший философским складом ума и понимавший все буквально, побледнел.

— Не говорите так, капрал… У меня просто ноги подкашиваются…

Раймон усмехнулся и подмигнул толстяку:

— Они у тебя еще вчера подкашивались. Да, капрал, вчера зуав Обозный дал такого стрекача с поля боя — только пятки засверкали.

— Не может быть! Ведь в Палестро ты дрался, как настоящий боец… Неужели струсил?

— Ох, на меня нашел такой страх, что… Я не хотел, чтобы меня убили…

Раймон рассмеялся, отчего на его немолодом бородатом лице резко обозначились морщины.

— К тому же, — продолжал оправдываться юноша, — вы отсутствовали, капрал, а отделение без вас — что тело без души… Представьте полк без командира!

— Я польщен.

— А еще я подумал о бедных папе и маме. Что будет с ними, если тело их любимого сына останется лежать в какой-нибудь канаве?

— Мы, бывалые солдаты, любим риск, порох, звуки фанфар [1770] Фанфара — труба, звуки которой возвещают о начале праздника, парада, боя. и победу.

— Я не герой, — все больше воодушевлялся Обозный. — Мне плевать на белые мундиры, которых мы яростно лупим, мне плевать на свободу всех этих людей, которые кричат: «Вив ля Франс!», а сами не сражаются. Я мог бы с большей пользой использовать время, вырастив, к примеру, десять арпанов [1771] Арпан — французская мера площади, равная (в разное время и разных местностях) 0,35 — 0,50 гектара, или 100 кв. метров («соток»). пшеницы, или посадив картофель, или сделав из винограда вино… да много чего еще.