Жан-Кристоф Руфин - Кругосветное путешествие короля Соболя

Кстати, еще до того, как изображать мнимое сотрудничество, они выдали свои тайные намерения устами презренного интенданта Маяра.

Однажды в моем присутствии он воскликнул, что моя миссия не только невыполнима из-за враждебности, которую все предыдущее столетие демонстрировало мальгашское население, она еще и нежелательна. Посмев открыто противиться планам министра, получившим одобрение самого короля, он заявил, что этот абсурдный проект был задуман без согласования с властями Французского острова и острова Бурбон [43] Бурбон — так в период с 1649 по 1848 г. именовался остров Реюньон (расположен в Индийском океане в 700 км к востоку от Мадагаскара), который много раз переименовывался, пока за ним не было закреплено современное название. . А вот если бы с ними посоветовались, то они не преминули бы настоять, чтобы нынешнее положение дел не менялось. Частные торговцы вели с Мадагаскаром весьма прибыльную торговлю, привозя рис, скот, а главное, рабов. По их мнению, глупо было рисковать жизнями, поддерживая мое намерение обосноваться на острове, это повлекло бы за собой крах частной торговли и побудило бы местных жителей больше ничего не продавать французам.

Бесполезно было оспаривать его точку зрения. Я получил распоряжения и должен был им следовать. Однако из разговора с Афанасией стало ясно, что некоторые из его возражений все же стоит принять к сведению. Мнение Маяра основывалось на многочисленных провалах, которые потерпели в прошлом все, кто пытался основать на Мадагаскаре торговое представительство. Наилучшим примером был пост в Форт-Дофине [44] Форт-Дофин — устаревшее название города Тауланару на Мадагаскаре. , где нас задержали, когда мы направлялись в Макао. Французы так и не смогли надолго там утвердиться, а рейд, посещаемый европейскими судами, всегда контролировался мальгашскими царьками. Исходя из такого положения вещей, мы пришли к выводу, что наше предприятие не могло ограничиться обустройством фактории на берегу. Нам придется проникнуть вглубь страны и взять ее под контроль, основав настоящую колонию. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы поделиться подобными намерениями с собеседниками на Французском острове, — те оказали бы еще более отчаянное сопротивление нашим планам.

Отныне мы с Афанасией были едины в принятии решений. Такова была ее воля, и я наслаждался тем, что рядом со мной доброжелательный советник, которому я мог полностью доверять, делясь всеми сомнениями. Причем наши точки зрения часто не совпадали. Афанасия, втянутая в ту же авантюру, что и я, вполне лояльно относилась к нашему предприятию. Вот только она не разделяла его принципов, но это я осознал позже.

Она, как и я, понимала, что сама логика нашей миссии неизбежно приведет нас к необходимости завладеть всем островом и превратить его в колонию, однако эта перспектива ей принципиально не нравилась. Идеи Дидро глубоко засели в ее голове.

Что до меня, то во мне были живы уроки Башле, проникнутые философией Вольтера. Я не сомневался, что существуют различные ступени цивилизации, и наш долг в том, чтобы делиться плодами просвещения с народами, до сих пор живущими в стороне от достижений науки и прогресса.

Это расхождение во взглядах приводило нас иногда к отвлеченным дискуссиям, но Афанасия никогда не превращала свои убеждения в препоны для осуществления нашего предприятия. Мы были одновременно изумительно разными и благодаря любви — неизменно едиными.

В жуткой атмосфере, созданной правителями Французского острова, я принял решение подстегнуть судьбу и послать на Мадагаскар первый отряд. Он проведет там разведку, узнает, каковы умонастроения туземцев, каков климат, в каких районах следует обосноваться. Я же должен буду дождаться «Лаверди», который доставит остальную часть нашего экспедиционного корпуса. Как только они высадятся на берег, я не замедлю, в свою очередь, отбыть на Мадагаскар. Был конец года. Погода стояла пасмурная, и холодные порывы ветра окрасили пейзаж в цвета Европы, еще сильнее напоминая обо всем, что нас от нее отделяло.

На нас навалилась тоска, неизбежная в такого рода путешествиях, которая на этот раз усугублялась мрачными размышлениями о человеческой натуре.

Когда весь отряд оказался в сборе, я отплыл на Мадагаскар. При виде его берегов я испытал странное чувство гордости и ужаса. Эту землю мне предстояло покорить, эту страну король Франции поручил мне взять на абордаж. Я жил во многих краях, ни в одном из них не имея возможности почувствовать себя дома; на этот раз меня посетило странное ощущение, что я готов пристать к последнему берегу, вступить в предназначенную мне обитель. И в то же время — словно это известие скрывало под собой иное, мистическим, но неразрывным образом связанное со смертью, — мною овладело скорбное предчувствие.

На берегу высились большие деревья, доходя до самой воды. Побережье стелилось ровной полосой, однако то тут, то там виднелись просторные бухты. Сначала мы прошли мимо острова, берег которого представлял собою нагромождение мраморных скал. Я нарек его «остров д’Эгийон», в честь министра. К середине дождливого дня мы встали на рейде, где уже стоял корабль, который я выслал на разведку. Люди с «Постийона» ждали на берегу, зайдя по колено в воду, в мокрой одежде, худые, перепуганные, с лицами, искаженными таким исступленным счастьем, что одно это свидетельствовало о долгом и глубоком отчаянии.

И действительно, когда шлюпка пристала, они схватили нас за руки и стали обнимать в приступах какой-то нервической радости. По их словам, они уже не верили, что мы когда-нибудь приплывем, и решили, что пропадут в этом гиблом месте. С самого их прибытия чернокожие обитатели острова постоянно их преследовали. Того малого количества товаров, которое Маяр дозволил загрузить в трюмы «Постийона», не хватило, чтобы добиться расположения туземцев. Едва высадившись, моряки столкнулись с их враждебностью. Им пришлось одновременно строить себе убежища, искать пропитание и защищаться от бесконечных нападений. Их хижины получились хлипкими, потому что у них не было ни нужных инструментов, ни местных материалов. Многие члены экипажа умерли от ран и болезней.

Наше прибытие изменило все. Теперь наша численность была достаточно велика, чтобы построить настоящий лагерь и защитить его. Место показалось мне подходящим, чтобы основать порт. Просторная бухта, куда впадает река, несущая пресную воду. Выступающая коса образовала почти полуостров, который легко было укрепить. Я торжественно дал этому порту имя Луисбург, утверждая тем самым его предназначение стать городом.

Кое-кто из французов все еще относился к моим планам скептически, поглядывая на окружающую дикую природу, казавшуюся менее всего пригодной для устройства поселения. Но те, кто следовал за мной с Камчатки, например мой друг Хрущев, были преисполнены доверия. Они прошли через столько испытаний и видели, как осуществляются такие, кажущиеся невероятными, замыслы, что больше ни в чем не сомневались.