Жан-Кристоф Руфин - Кругосветное путешествие короля Соболя [калибрятина]

– Повторяю: нам нужен Бенёвский, и только. Пусть встанет и выйдет, тогда все остальные останутся живы.

Другой голос с туземным акцентом перевел эти слова на мальгашский язык.

В редуте ни один воин не дрогнул. Август переглянулся с Раффангуром. Тот улыбнулся. Улыбка вышла скорбной и была наверняка болезненной, потому что изувеченное лицо воина искажало мимику. Но в его взгляде читалось доверие, гордость и братство, которые тронули Августа до глубины души. Эта преданность, разделяемая всеми его людьми, вызвала у него какое-то особенное ликование, может, даже ощущение счастья.

Он повернулся в сторону леса, к голосу, который его вызывал.

– Вам нужен Бенёвский? – крикнул он.

Повисла пауза, означавшая, что нападающие не ожидали его ответа.

– Да. Это вы?

– Нет.

Новая заминка указывала на то, что французы совещаются, не зная, что сказать.

– Тогда кто вы?

– Король.

И снова удивление замедлило ответную реплику.

– Какой король?

– Ампанскабе, король Мадагаскара.

– Король?..

От изумления голос из леса запинался. Когда он зазвучал снова, то прерывался от смеха:

– Бенёвский считает себя королем!

В лесу послышались взрывы хохота.

– Да, я король, – крикнул Август. – Смейтесь. Вот увидите, придет время, когда вам будет не смешно.

И, несмотря на волнение, при мысли, что однажды придет кто-то другой, чтобы продолжить борьбу, он тоже засмеялся. Мальгаши в редуте смотрели на него, не понимая. Потом Раффангур засмеялся в свой черед, вторить ему стали другие вожди, а за ними и все их люди.

Среди этого странного веселья Август прикрыл глаза и почувствовал, как к нему возвращается ночное видение: высохшее русло, гладкие, прогретые солнцем камни, нежная кожа Афанасии, по которой еще сбегали капли воды. Мелькнули и другие счастливые воспоминания: тонкое запястье матери, протянутое к теплу горящих дров, набухшая после муссонных дождей кожица листьев и кора деревьев, ласкающая округлость высоких волн Китайского моря во время бури. И все эти образы растворялись в гигантском женском лице, к которому блаженно скользил Август.

К большому удивлению мальгашских воинов, он встал. В лесу это внезапное появление над стеной редута тоже вызвало изумление и оторопь.

Август взглянул на небо, но все, кто присутствовал при этой сцене, в один голос утверждали, что глаза его казались обращенными внутрь, словно он разглядывал что-то, давным-давно спрятанное в нем самом.

– Я люблю!.. – вскричал он.

Внезапно раздался выстрел. По-прежнему стоя на ногах, Август опустил взгляд на темную береговую растительность.

На груди у него появилось алое пятнышко. Он поднес к нему руку, посмотрел на окровавленные пальцы и на какое-то мгновение забеспокоился, как это случалось с алеутскими охотниками, не слишком ли испорчена шкура. Ведь белый соболь ценен только нетронутым.

Потом он упал навзничь, и это было последнее, о чем он подумал.

Послесловие

Мориц Август Бенёвский (или Беньовский, 1746–1786) долгое время оставался самым знаменитым авантюристом и путешественником XVIII века. Его «Мемуары», написанные по-французски, имели огромный успех. Они публикуются по настоящее время, и я могу только рекомендовать прочесть их.

И все же постепенно эту личность в Западной Европе стали забывать – разумеется, потому, что на смену ей пришли новые первооткрыватели и мореплаватели.

Однако память о нем жива в трех странах, претендующих на то, чтобы считаться его родиной. Венгрия, Словакия и Польша оспаривают друг у друга Бенёвского, причем с таким пылом, что каждая из них воздвигла в его честь на Мадагаскаре свой памятник, отличный от остальных и во многом им противоречащий. В этих же странах ему посвящено множество исторических и архивоведческих трудов. В истории его приключений, хоть и известных в подробностях, еще остаются темные места.

О Бенёвском написаны романы, поставлены пьесы, сняты фильмы. Такое обилие художественных вымыслов вызвано не только исключительным характером похождений данного персонажа. Во многом оно объясняется той тайной, которой была окутана его жизнь. Парадокс в том, что он сам о ней много рассказывал. И хотя он то и дело себя оправдывал и объяснял свои поступки, суть его личности так и осталась загадкой.

По существу, он представил нам лишь оболочку, и каждый волен наполнить ее чем угодно. К этой оболочке я отнесся вполне уважительно: рассказ о его путешествиях максимально приближен к реальности, притом что ради стройности изложения я позволил себе некоторую вольность в датировках. В главном же этот персонаж – мое творение. Я наделил его верностью – которой в действительности он не отличался – по отношению к Афанасии, вполне реальному лицу, дочери коменданта Большерецка. Я хотел изобразить его солнечным, каким он, возможно, и был, а также мечтателем, и, прочитав его записки, никто не сможет сказать, что он им не был. Не исключено, что сомнения, тревоги, уязвимость, которые я ему приписал, присущи больше мне, чем ему. Но, в конце концов, он герой романа, и его единственной жизнью будет та, которую согласится признать за ним читатель.

Никто не может с уверенностью сказать, что произошло в дальнейшем с Афанасией и их сыном. Некоторые полагают, что они остались на острове, а Шарль даже стал кем-то вроде туземного воина.

Другие отмечали присутствие в городе Бордо в начале XIX века некоей вдовы Бенёвской, которая прибыла на корабле, идущем из Африки. Говорят, это была очень красивая женщина, говорившая по-французски с акцентом, происхождение которого никто не мог определить. Она продала несколько драгоценных камней, так и не уточнив, откуда она их взяла, но камни были невероятных размеров. На вырученные деньги она приобрела имение в деревне, где и прожила до самой смерти, устраивая празднества и принимая гостей из столицы. Кое-кто утверждал, что она выбрала эти владения, даже не посетив их, только потому, что ее очаровало само название места – Меж-двух-Морей.

Другие же, менее поэтично настроенные, придерживались мнения, что ни о мадам Бенёвской, ни о ее сыне ничего не известно, поскольку они никогда не существовали…

* * *

Бенёвский всегда был объектом очернения в мемуарах французов. С самого начала они ставили под сомнение реальность его действий на Мадагаскаре, а его самого описывали как авантюриста и мошенника. А между тем мальгаши продолжают чтить его память. Они видят в нем поборника единства их острова, провозвестника его независимости и одного из первых борцов с колониализмом. Один из бульваров в их столице Антананариву носит его имя. Внедрив в умы мальгашей идею политического единства острова, он на свой манер проложил путь великому королю Радаме I [55], которой взошел на трон в 1810 году. Именно этот просвещенный монарх объединил территории и создал в глазах внешнего мира Королевство Мадагаскар.