Мария Кича - Стамбул. Перекресток эпох, религий и культур

Ворам в Стамбуле рубили руки, сажали на кол или привязывали к жерлам пушек, из которых давали залп в море (в XIX веке англичане назовут этот вид казни «дьявольским ветром» и будут применять его в Индии). Разбойников и грабителей заставляли проглотить веревку с камнем на конце – а затем с силой выдергивали ее, чтобы виновный страдал как можно сильнее. Лжесвидетелей пороли и обливали помоями. Нечестных купцов прибивали за уши к городским воротам. Казни проводились на рассвете. Завершив работу, палач обходил близлежащие дома и просил денежное вознаграждение за свой труд; если он не получал денег, то вешал труп на дверях того дома, где ему отказали.

На берегах Босфора рассказывают старинную легенду о том, как портной, взявший в починку одежду падишаха, пришел домой и обнаружил завернутую в султанский кафтан голову казненного аги янычар. Желая избавиться от страшной находки, портной положил голову в горшок и поставил его в печь к греку-пирожнику. Грек подсунул голову французу-парикмахеру, подменив ею болванку с париком. Француз, заметив подмену, отдал голову кому-то еще; таким образом, складывается длинная цепь забавных недоразумений.

Деваля поражает не только жестокость, но также стремительность исполнения наказания. Впечатлительный француз с ужасом вспоминает заурядный инцидент: торговец обвешивал покупателей, но его схватили и передали стражникам. Без суда и следствия лицо обманщика вымазали медом – дабы привлечь мух и тем самым умножить мучения – и пригвоздили ухо к дверям лавки. Иногда подобные сцены приобретали большой размах: так, вступление на престол Селима III в 1789 году ознаменовалось расправами над недобросовестными коммерсантами, казнокрадами, мошенниками и взяточниками. У ворот Баб-и-Хумаюн палачи и янычары высыпали целые мешки отрезанных пальцев, ушей, языков и носов. По ночам на улицах истошно вопили купцы, привязанные к позорным столбам и приколоченные к дверям собственных лавок.

Селим III любил повторять: «Один час правосудия лучше ста часов молитвы». Впрочем, правосудие невозможно без мудрости – и Стамбул, будучи наследником легендарных Дамаска, Багдада и Каира, получил накопленные ими знания. На берегах Босфора процветали науки и искусства – и помешать этому не могли никакие преступники.

В первой четверти XV века, когда Византийская империя доживала последние десятилетия, василевс Мануил II Палеолог призывал творческих константинопольцев «всеми силами стремиться брать пример с тех, кто в искусстве достиг совершенства» – но при этом осознавать, что они никогда не достигнут таких вершин, как великие мужи прошлого. Труды древних для императора были подобны золоту, труды современников – бронзе.

Мануил II размышлял о высоком, ибо не мог представить, что вечный город на берегах Босфора когда-нибудь прекратит свое существование. Константинополь-Стамбул не одну сотню лет был интеллектуальным центром: сначала Византии (и, значит, христианского мира), затем – Оттоманской Порты (и, соответственно, мира мусульманского), и, наконец, – Турции (и, пожалуй, всего Ближнего Востока). Эти тысячелетние культурные пласты нельзя исключить из увлекательной истории города. Прибавим к ним античное наследие (на которое предлагал ориентироваться Мануил II), а также интенсивный гуманитарный обмен между Стамбулом и иными городами и странами – и мы получим Стамбул не только как центр мира и мир в миниатюре, но и как квинтэссенцию Ближнего Востока во всей его непостижимости и впечатляющем многообразии.

Для понимания османской эпохи следует заглянуть вглубь истории. Pax Ottomana сменил Pax Romana – но султаны, подобно римским императорам, расширяли и поддерживали границы своих необъятных владений силой оружия. Археология занимала важное место в системе османского ориентализма – идеологии, определявшей Порту как преемницу восточных империй прошлого и властительницу региона в настоящем и будущем. Такая позиция привела к тому, что подданные султана считали себя народом с древней историей, к которой в действительности не имели отношения. Западные археологи вывозили найденные при раскопках предметы в Европу – и, по мнению османов, незаконно присваивали себе их великое наследие.

Американский историк ливанского происхождения Усама Макдиси рассказывает об одном эпизоде «археологической войны» между европейскими державами и султаном Абдул-Меджидом I. В 1860 году османские чиновники нанесли на карты Горный Ливан (хотя он официально находился в составе Порты с 1516 года). После этого знаменитые руины Баальбека были «открыты» заново – теперь уже «цивилизованными» османами. Баальбек считался обязательным для посещения западными путешественниками – чтобы попасть туда, они ехали из Бейрута по дороге, ведущей в Дамаск. Это была тяжелая поездка – но в 1860 году османы наладили каретное сообщение и взимали за посещение руин плату в 1 серебряный меджидие [88] Серебряный меджидие – османская монета, равная 20 курушам. . Таким образом, они приписали себе достижения финикийской, греческой и римской цивилизаций.

Османский интерес к доисламскому прошлому Востока представлял собой шаг по инкорпорации Порты в европейскую современность. Большую роль в этом сыграло основание стамбульского Археологического музея (1869) и назначение его директором Османа Хамди-бея (1881). Сын великого визиря Ибрагима Эдхема-паши, Хамди-бей был талантливым живописцем. Он организовал десятки выставок, упорядочил коллекцию Топкапы и учредил стамбульскую Академию искусств [89] Сегодня это Университет изящных искусств имени Мимара Синана. .

Его полотна до сих пор вызывают в Турции ажиотаж: турки скупают их на международных аукционах и везут на родину, ибо Хамди-бей – это крупный национальный художник.

Новоиспеченный директор музея с энтузиазмом взялся за дело: под его руководством начались раскопки финикийских и эллинистических памятников на территории Османской империи. В 1884 году Хамди-бей обратился к Абдул-Хамиду II с просьбой запретить вывоз древностей из Порты. Соответствующий закон, изданный в том же году, породил османскую монополию на древности. Находки, обнаруженные во время экспедиций Хамди-бея, пополнили экспозицию Археологического музея.

Подобно Арабскому халифату, Порта на несколько веков объединила Ближний Восток – однако, несмотря на поздние попытки реформирования, султанская власть была абсолютной, а экономические институты – экстрактивными (ориентированными на изъятие ресурсов в пользу правящей элиты). Торговля в Стамбуле находилась в руках привилегированных лиц. Частной собственности не было – все принадлежало падишаху. Налоги и военные трофеи представляли собой главный источник доходов. Султан назначал на места чиновников, которые нередко злоупотребляли своими полномочиями. В итоге Порта упустила момент для промышленной революции.