Том Стендейдж - Съедобная история человечества. Еда как она есть – от жертвоприношения до консервной банки

В то же время охотники-собиратели даже не пытались поднимать значимость отдельных продуктов и таким образом повышать личный престиж. Зачем, если ими приходится делиться с другими? Такой взгляд на проблему продержался до возникновения сельского хозяйства, когда стали появляться первые признаки благосостояния и частной собственности. Один антрополог, изучавший жизнь охотников-собирателей в Африке, отмечал: «Бушмен пойдет на все, чтобы избежать зависти других бушменов. Поэтому в группе вещи постоянно переходят от одного к другому. К примеру, у них никто не посмеет долго пользоваться очень хорошим ножом, даже если он ему крайне необходим. А все потому, что это станет предметом зависти. Когда бушмен сидит один, тщательно затачивая лезвие, он боится услышать мнение других людей из его группы: «Посмотрите на него. Он сидит там и любуется своим ножом, пока у нас ничего нет». Вскоре кто-нибудь попросит у него этот нож, и он отдаст его. Их культура требует делиться друг с другом. Никогда не бывает так, что один бушмен не делится вещами, едой или водой с другими членами его группы, потому что без очень плотного сотрудничества бушмены не переживут голод и засуху в Калахари».

Охотники-собиратели также с подозрением относятся к саморекламе и попыткам создать какие-то обязательства друг перед другом. Кунг-бушмены, например, верят, что идеальный охотник должен быть скромным и сдержанным. Возвращаясь с охоты, он должен приуменьшать свои достижения, даже если убил очень большое животное. Когда мужчины идут на охоту, они часто выражают свое разочарование по поводу размеров добычи своих товарищей: «Эх, ты вынужден был пройти этот тяжелый путь ради мелкого мешка с костями?» Ожидается, что охотник включается в игру, а не обижается. Все это призвано предотвратить ситуацию, когда один охотник чувствует себя выше другого. Один кунг-бушмен так объяснил приезжему этнографу: «Когда молодой человек добывает много мяса, он начинает думать о себе как о начальнике или важном человеке. Об остальных из нас он думает как о своих слугах или подчиненных. Мы не можем принять это. Поэтому мы всегда говорим о его добыче как о бесполезной. Так мы его остужаем и делаем мягче».

Чтобы еще больше усложнить ситуацию, кунг-бушмены придерживаются такой традиции: мясо, добытое на охоте, принадлежит собственнику стрелы, которая поразила это животное, а не охотнику, который выстрелил. (Если две или более стрелы в теле животного, то мясо принадлежит владельцу первой стрелы.) Поскольку мужчины обычно обмениваются стрелами, это делает возвышение отдельных охотников еще менее вероятным. Благодаря этой традиции особо опытные охотники не могут увеличить собственный престиж, «записывая» большое количество еды на других. Однако это накладывает на него определенные обязательства. Поэтому когда охотник удачлив и добывает много еды, он может прекратить охоту на несколько недель, чтобы дать другим шанс преуспеть и избежать обиды на него товарищей. «Отключение» на несколько недель также означает, что охотник может позволить другим обеспечить его едой, чтобы не было непогашенного обязательства перед ним.

Ричард Боршай Ли, канадский антрополог, живший с группой кунг в нескольких исследовательских поездках в течение 1960-х гг., попытался следовать этим правилам и поблагодарить хозяев, организовать для них праздник. Для этого он купил большого сочного быка, но был удивлен, когда бушмены начали высмеивать его за то, что он выбрал животное слишком старое, слишком худое и с очень жестким мясом. Однако мясо оказалось вкусным в конечном счете и всем понравилось. Так почему бушмены были так критичны? «Кунг-бушмены – ярые сторонники равноправия. Они нетерпимы к высокомерию, скупости и отчужденности среди своих людей, – сказал Ли. – Когда они видят признаки такого поведения в своей среде, они применяют ряд социальных мер, способных «снять корону»и вернуть людей в строй».

Кунг-бушмены, как и другие охотники-собиратели, расценивают щедрые дары как попытку осуществлять контроль над другими, оказывать политическое давление или поднимать статус дарящего, что противоречит их культуре. Их строгий эгалитаризм можно рассматривать как «социальную технологию», разработанную для обретения социальной гармонии и обеспечения надежного запаса еды для всех.

Пища определяет структуру общества охотников-собирателей и через некоторые другие механизмы. Размер групп охотников-собирателей зависит, например, от наличия пищевых ресурсов в нескольких минутах ходьбы от лагеря. Слишком большая группа быстро истощает окружающую территорию, что требует более частого перемещения лагеря. Вследствие этого группе нужна большая территория. Размеры групп варьируются от шести до двенадцати человек в районах с недостаточными пищевыми ресурсами и до 25–50 человек в районах с более богатыми ресурсами. Группы состоят из одной или нескольких расширенных семей; из-за смешанных браков большинство участников группы связаны друг с другом. Группы не имеют лидеров, хотя некоторые представители общины могут выполнять определенную работу в дополнение к традиционным мужским и женским обязанностям (например, лечение, изготовление оружия или ведение переговоров с другими группами). В то же время у них нет «штатных» специалистов, и эти специфические навыки не дают более высокого социального статуса.

Чтобы расширить выбор брачных партнеров и обеспечить дополнительную страховку от нехватки продовольствия, группы охотников-собирателей могут объединяться с другими группами. При необходимости одна группа может поделиться частью своих запасов пищи с группой, с которой она связана брачными узами. Такое взаимодействие особенно проявлялось на больших праздниках в период сезонного переизбытка пищи. Для охотников-собирателей подобные праздники – универсальный механизм, позволяющий устраивать браки, выполнять социальные ритуалы, петь и танцевать. Пища, таким образом, связывает сообщества охотников-собирателей, помогает налаживать связи как внутри групп, так и между ними.

Тем не менее важно не романтизировать образ жизни охотников-собирателей чрезмерно. «Открытие» такой выжившей группы европейцами в XVIII в. привело к созданию идеализированного портрета «благородного дикаря», живущего в нетронутом Эдеме. Когда Карл Маркс и Фридрих Энгельс разработали учение коммунизма в XIX в., они вдохновлялись описаниями Льюиса Х. Моргана, американского антрополога, который изучал индейские общины. Но даже если жизнь охотников-собирателей была более неторопливой и равноправной, чем жизнь большинства остальных людей, она отнюдь не всегда была идиллической. В качестве средства демографического контроля использовался инфантицид (убийство детей. – Прим. перев .), между группами охотников-собирателей нередко возникали конфликты с многочисленными (доказанными) случаями насильственной смерти, а иногда даже каннибализма. Представление о том, что охотники-собиратели живут в идеальном мире, заманчиво, но неправильно. Понятно, что структура этого общества, в основном определявшаяся характером питания, поразительно отличается от современного общества. Поэтому, когда люди начали заниматься сельским хозяйством и характер продовольственного снабжения стал принципиально другим, изменилось все.