Егор Иванов - Вместе с Россией

Полковник Добророльский открыл портфель и вынул из него предписание управляющему, подписанное согласно законам империи министрами военным, морским и внутренних дел.

Управляющий твердой рукой принял этот важный документ.

— Сухомлинов, Григорович, Маклаков… — прочитал обер-телеграфист и двинулся было из-за стола. Но резко зазвонил телефон. Хозяин кабинета снял трубку.

— У аппарата начальник Генерального штаба Янушкевич! — раздался в наушнике громкий озабоченный голос. — Немедленно передайте господину полковнику Добророльскому, что государь повелел приостановить общую мобилизацию!

Сазонов впал в тихое бешенство, когда узнал от Янушкевича, что царь отменил общую мобилизацию российской армии. Министр всю ночь ходил большими шагами по своей огромной казенной квартире и никак не мог составить убедительную речь, с которой надлежит завтра же поутру обратиться к монарху. Ведь не скажешь ему всю истинную правду о том, что Палеолог и слышать не хочет о возможности замирения, что он, министр, слишком заангажирован французами и не может сопротивляться их нажиму, даже если бы это и угрожало самому существованию империи.

С рассветом Сергей Дмитриевич бросился в постель, но даже приятная прохлада накрахмаленных тончайшего голландского полотна простынь не умерила его волнения.

«Что будет, если Вильгельм и Николай сумеют договориться? — с ужасом думал министр. — Россия потеряет союзников, а он — могущественных друзей!.. Тогда ему не удержаться в министерском кресле, да и вообще на поверхности…»

Много тяжелых дум передумал за эту ночь Сазонов. Он так и не сомкнул глаз. Только утро принесло ему уверенность, что все задуманное осуществится: чиновник доложил сообщения телеграфных агентов о том, что австрийцы начали бомбардировку Белграда.

Спокойствие сразу же возвратилось к министру. После ванны, бритья и легкого завтрака он почувствовал себя значительно лучше. Раздался звонок. Это был Янушкевич. Он просил министра прийти к нему.

Своей обычной походкой вприпрыжку, только еще более торопливо, Сазонов, как и накануне, пересек Дворцовую площадь. Перед Зимним дворцом собирались в небольшие группки манифестанты, выкрикивая лозунги «Да здравствует Сербия!», «Да здравствует Франция!». Некоторые господа распаляли себя пением «Боже, царя храни!». Они почему-то думали, что царь сейчас в Зимнем дворце и готовится к войне, надеялись на его появление в окнах или на балконе.

Сазонов не вошел, а вбежал в кабинет Янушкевича. Там уже находился, словно и не выходил, военный министр. Лысина Сухомлинова пылала от возбуждения. Оба генерала уже пытались с утра пораньше связаться с государем и уговорить его на всеобщую мобилизацию. Но рассерженный Николай не желал ничего слышать.

— Черт бы побрал эти новомодные телефоны, — сердито бубнил Янушкевич. — Не будь этой дурацкой шкатулки, я бы получил бумагу от его величества с курьером на час позже, и тогда Добророльский уже успел бы передать указ о мобилизации во все концы России. А теперь, если наша мобилизация будет отложена больше чем на сутки, немцы нас расколотят прежде, чем мы успеем вынуть шашки из ножен…

— Государю доподлинно известно, что в Германии объявлено состояние военной опасности, а он не разрешает нам обнародовать указ об общей мобилизации. Император Вильгельм якобы утверждает, что он старается всеми силами способствовать соглашению между Австрией и Россией, — расстроенно добавил к словам начальника Генштаба Сухомлинов. — Хоть бы вы, дорогой Сергей Дмитриевич, поговорили с его величеством по телефону. Может быть, он вас послушает!

Сазонов в душе ликовал, видя, что два столь разных генерала, один, Сухомлинов, любимец царя, и второй, его антагонист, любимец великого князя Николая Николаевича, — теперь единодушны в столь важном решении.

— Что я должен сделать, ваше высокопревосходительство? — задал он вопрос Янушкевичу, ответ на который давно знал.

— Убедите его величество в необходимости немедленной общей мобилизации… Сообщите ему, что в Германии уже призван ландштурм и созданы баншутц-команды [19]… — скороговоркой от возбуждения выпаливает начальник российского Генерального штаба. — Скажите государю, что, по донесениям нашей разведки, немцы уже давно скрытно ведут мобилизацию и буквально через неделю после объявления войны могут вторгнуться в пределы Российской империи… Мы же будем беззащитны, поскольку наша мобилизация рассчитана на то, что лишь через 26 дней мы соберем силы, притом без корпусов с юго-восточных и восточных окраин империи, а полностью отмобилизуемся и подтянем войска к любой точке фронта лишь на 41-й день…

Сазонов чуть прикрыл глаза, чтобы умерить их нервный блеск. В обычное время он ни за что бы не поддался просьбам в чем-то убеждать царя. Ведь это сопряжено с серьезной опасностью утратить самому доверие его величества. Но теперь, когда назревают великие события, которые он и его старый друг Извольский так долго готовили, никак нельзя оставлять дело на волю случая. Если Вильгельм сможет убедить царя в своем миролюбии, то Николай Александрович еще откажется ввязываться в эту войну. Ведь сумел же царь не попасть в расставленные ловушки во время недавних Балканских войн. А уж как французы старались втравить Россию в драку на Балканах. Ан нет! Проявил-таки характер Николай Романов, не поддался!..

И вот теперь два старых генерала, сидевших против него, призывают уговорить царя начинать мобилизацию. А ведь оба не какие-нибудь молодые генштабисты, которые после Берлинского конгресса возненавидели Бисмарка за то, что он предал интересы России всегдашним ее врагам — австрийцам и англичанам. Наоборот, Сухомлинов из тех, кто считает своим другом кайзера Вильгельма и весьма гордится германским орденом Черного Орла, пожалованным ему в Берлине. Янушкевич, клеврет великого князя Николая Николаевича, — тот, пожалуй, ненавидит немцев от души…

Сазонов решил немного подразнить военных. Подняв бровь, он выразил сомнение:

— Вдруг мне удастся уговорить государя на час, а он снова передумает и отменит общую мобилизацию? Ведь я могу пустить в ход только дипломатические аргументы, дипломатия же — вещь переменчивая: сегодня так, завтра совсем иначе…

— Вы уговорите его величество хоть на десять минут и передайте мне его повеление о мобилизации по телефону, — быстро нашелся Янушкевич. — А затем я сломаю телефонный аппарат, уеду на острова дышать воздухом, пока указ не передадут по телеграфу…

— Ну, господа, с богом! — поднялся министр иностранных дел и подошел к телефону. Офицер, сидевший вместо барышни на коммутаторе Генерального штаба, быстро соединил его с телефоном петергофской «Александрии». Царь долго не подходил к аппарату, затем Сазонов услышал далекий знакомый, с хрипотцой и несколько растерянный голос монарха, не привыкшего говорить по телефону.