Максим Оськин - Крах плана Шлиффена. 1914 г.

– командарм (А.В. Самсонов) застрелился,

– два комкора (Н.Н. Мартос и Н.А. Клюев) – в плену,

– три комкора (Л.К. Артамонов, А.А. Благовещенский, К.А. Кондратович) будут отстранены со своих должностей во второй половине августа сразу по окончании операции,

– масса командиров пехотных дивизий и артиллерийских начальников также угодили в плен, либо были отстранены со своих постов. Наиболее тяжелым наказанием для высшего генералитета, не выполнившего свой воинский и человеческий долг, могла стать разве что отставка.

Что же касается самого главного виновника поражения 2-й русской армии в масштабах тактики – генерала Артамонова, своими действиями оголившего тыл армии, – то созданной для расследования гибели в Восточной Пруссии 2-й армии комиссией генерала Пантелеева он был оправдан. В Ставке считали, что Артамонов и Кондратович пойдут под суд, причем первый «валялся в ногах у Орановского, так как Жилинский и великий князь его не приняли» [231] ГАРФ. Ф. 826. Оп. 1. Д. 341. Л. 183. . Но никакого суда не случилось.

Это – невзирая на то, что даже Жилинский в рапорте Верховному главнокомандующему от 18 августа совершенно справедливо назвал комкора-1 главным виновником поражения 2-й армии. Даже союзники понимали это. Французский посол в России М. Палеолог в начале сентября в ответ на упреки русских в том, что после Битвы на Марне измотанные французские дивизии остановились, ответил военному министру В.А. Сухомлинову: «Чтобы прийти на помощь русской армии, мы принесли такую же жертву. Однако, не наша вина, что по ошибке одного из ваших корпусных командиров фланг русской армии вдруг оказался без прикрытия».

Разумеется, об оставлении Л.К. Артамонова на прежней должности не могло быть и речи, но не состоялось и наказание, а потому генерала вскоре отправили в распоряжение штаба Юго-Западного фронта. Согласно распоряжению главнокомандующего армиями фронта Н.И. Иванова, Артамонов вступил в командование всеми воинскими частями, находящимися в занятом в августе Львове (резервисты и ополченцы) на правах командира корпуса. Фактически он стал начальником львовского укрепленного района, подчинявшегося командованию 11-й Осадной армии. Как отмечалось в приказе Иванова по Юго-Западному фронту от 12 ноября 1914 г., «на него же возлагаю общее руководство всеми оборонительными работами на позициях у Львова». В 1915 г. Л.К. Артамонов являлся предшественником С.Н. Дельвига на посту коменданта взятой австрийской крепости Перемышль, с которой он был смещен Верховным главнокомандующим, как только выяснилась та пассивность генерала Артамонова (ничего не сделал для укрепления крепости) на данном посту, что стала залогом поражения. Такое вот своеобразное наказание за отданные врагу десятки тысяч жизней и унизительное поражение… Более того – впоследствии генерал Артамонов служил в Ставке Верховного главнокомандования, когда должность Верховного главнокомандующего занял сам император Николай II. Благоволение «высших мира сего» к определенным лицам порой несоизмеримо… бывший комкор-1 «всплывет» еще и при событиях отречения царя от престола. Именно через Артамонова начальник штаба Верховного главнокомандующего М.В. Алексеев передаст императору Николаю II свой проект документа об отречении царя от престола.

Отход от суворовского принципа «каждый солдат должен знать свой маневр» сказался с особой силой в действиях фланговых корпусов 2-й армии – 1-го и 6-го армейских. Конечно, Артамонов и Благовещенский знали, что они должны обеспечивать фланги наступающей центральной группировки, но вот было ли у них безусловное понимание того, что от стойкости вверенных им корпусов зависит судьба операции в общефронтовом масштабе? Артамонов и Благовещенский обязывались знать, что их дело в течение суток 13–14 августа – стоять и умирать, пока центр вырвет у противника победу. Всего этого даже и близко не последовало. Судя по всему, эти комкоры воспринимали свою задачу с обыденных позиций частного действия – успех или неуспех их собственного корпуса.

Поэтому и впоследствии такие случаи имели место (например, в Августовской операции 10-й армии в январе – феврале 1915 г. или сдача крепостей Новогеоргиевска и Ковно). Подобная практика, развращая высший командный состав, одновременно не давала возможности своевременно выдвинуться снизу более способным людям. Плата за эту практику – потоки лишней, напрасной крови тысяч солдат и офицеров.

Интересно, что в данном случае, с точностью до минимума, повторилась та ситуация в высшем эшелоне управления русской военной машиной, что и в период Русско-японской войны 1904–1905 гг. Начальники фланговых войск не сделали того, что могли бы сделать, своими хитроумно составленными донесениями блокируя и пролонгируя даже безнадежно отстававшие во временном исчислении темпов операции указаний и приказов штаба фронта. Все это – категорически абсолютное отсутствие столь необходимого на войне фактора, как частная инициатива. Пропагандируя перед войной частную инициативу на всех уровнях, военное ведомство не решилось применить практику данной пропаганды к вышестоящему генералитету.

В итоге если низшие командиры были готовы сделать все от них зависящее для выигрыша сражения и в тяжелейших условиях, то высшие начальники своим бездействием сводили инициативу низов на нет. Тем самым ситуация всегда складывалась в пользу противника. Еще в 1911 г., оценивая итоги Русско-японской войны, полковник Н.Н. Головин писал, что о проявлении частной инициативы на войне много писали и говорили и до 1904 г. Однако «мы думали, что частная инициатива явится сама собой, стоит только приказать. Мы упустили из вида то, что она не может быть создана, а только развита в армии, путем долголетнего методического воспитания. Как много говорилось у нас о воспитании солдата – подготовку же начальников просмотрели» [232] Головин Н.Н. Служба Генерального Штаба. СПб., 1912. Вып. 1. С. 76. .

Кавалерия 2-й армии, вовлеченная в отступление фланговых корпусов, даже не решилась и на обозначение помощи гибнущим корпусам. Если конница 1-й армии худо-бедно, но делала боевую работу, а 1-я кавалерийская дивизия В.И. Гурко вообще прорвалась к Алленштейну (15,5 эскадронов Гурко подошли к Алленштейну 18 августа, вошли в него, но затем были быстро отброшены немцами на север), то кавалерия 2-й армии послужила в операции напрасным балластом. Точно с таким же успехом командарм-2 мог и вовсе не иметь в составе своей армии конных частей. Каждую ночь конница старалась отскочить за линию собственной пехоты, что делало ее боевую работу практически бессмысленной. Одной из причин этого была слабая обеспеченность кавалерии артиллерийскими средствами ведения боя. Но главной причиной стала довоенная подготовка частей и командного состава. В системе этой подготовки к войне вообще не предусматривалась практика использования конных масс в общевойсковом бою.