Бернард Корнуэлл - Война волка

– Только не дай себя убить, придурок, – проворчал я, глядя как мальчики и вьючные лошади благополучно покидают пределы лагеря.

– Вы знаете, что нужно делать, – обратился я к своим людям. – Вперед!

И началось.

Мы развернулись в линию и погнали коней.

Кисловатый дым лагерных костров бил в ноздри. Залаяла собака, заплакал ребенок. Три ворона пролетели на восток, их черные крылья выделялись на фоне серых туч. Не знак ли это? Я коснулся боков Тинтрега шпорами, и конь помчался вперед. Финан держался справа от меня, Берг – слева. Я знал, что оба прикрывают меня, и злился на это. Может, я и стар, но не слаб. Я опустил копье, наклонился в седле и достал острием плечо противника. Я почувствовал, как сталь уперлась в кость, ослабил нажим. Бедолага уставился на меня глазами, полными удивления и боли. Я проскакал мимо него, выдернул острие, повернул копье, поднял его и стал смотреть на то, как начинается паника.

Представьте: вы замерзли, устали, изголодались. А может, еще и поносом измучены, – весь лагерь пропах дерьмом. Начальники только и делают, что лгут вам. Если у них и есть идеи, как поскорее закончить осаду, они ими не делятся. Холод жмет, день за днем. Холод, пробирающий до костей. И дров вечно не хватает, хотя женщины исправно собирают хворост. Вам говорят, что осажденные страдают от голода, ну так и вы голодны не меньше их. Без конца идет дождь. Кое-кто из ополченцев пытается дать деру, к жене и детям, но настоящие воины, дружинники на укреплениях напротив городских ворот, следят за ведущей на восток дорогой. Пойманных беглецов тащат назад, и их можно считать счастливчиками, если с них только спустят плетьми кожу. Если ополченец захватил жену и она молода, то ее забирают в шатры дружинников. Все ваши мысли лишь о доме. И пусть дом этот беден, а работа в полях тяжела, это куда лучше бесконечного холода и голода. Вам обещали победу, а вместо нее обрекли на мучения. И тут на исходе дня, когда солнце скрывается за пеленой низких туч на западе, появляются всадники. Вы видите крупных коней, на которых едут одетые в кольчуги воины с длинными копьями и острыми мечами; воины в шлемах и с волчьей головой на щитах. Эти чужаки орут на вас, здоровенные скакуны с громким топотом месят лагерную грязь, дети ревут, женщины прячутся, а самой яркой вещью в этот зимний вечер кажется не блеск клинков и даже не серебряные гребни шлемов и не золотые цепи на груди у нападающих. Самая яркая вспышка – внезапная алая кровь.

Неудивительно, что они запаниковали.

Мы гнали их, как баранов. Я велел воинам щадить детей и женщин, да и большую часть мужчин, потому что не хотел, чтобы мои всадники замешкались. Мне нужно было заставить врага бежать без остановки. Задерживаясь, чтобы добивать, мы давали противнику время взять оружие, схватить щиты и организовать оборону. Было куда разумнее галопом промчаться между лачугами, гоня врагов все дальше от их сваленных в кучу щитов, от копий, серпов и топоров. Приказ гласил: ударь и гони, ударь и гони. Мы пришли, чтобы сеять хаос, а не смерть. До поры. Смерть придет после.

И мы промчались на наших могучих скакунах через лагерь: из-под копыт летят комья грязи, наши копья остры. Если враг сопротивлялся, он умирал; если бежал, мы заставляли его прибавить ходу. Я заметил, как Фолькбальд, здоровенный фриз, поддел копьем горящее полено из костра и закинул его в один из шалашей. Остальные последовали его примеру.

– Господин! – окликнул меня Финан. – Господин!

Я повернулся и увидел, что он показывает на юг, где люди бежали из шатров к нескладной баррикаде, сооруженной напротив восточных ворот. Вот это были настоящие воины, дружинники.

– Рорик! – взревел я. – Рорик!

– Господин!

Мальчишка находился шагах в двадцати от меня и разворачивал коня в погоню за тремя ополченцами, одетыми в кожаные куртки и вооруженными секирами.

– Труби в рог!

Он вздыбил лошадь, пытаясь управиться с длинным копьем и достать рог, висящий на длинном шнурке за спиной. Один из троих беглецов, увидев, что Рорик отвернулся, побежал к нему, занося секиру. Я раскрыл рот, чтобы предупредить парня, но Финан заметил угрозу, повернул коня. Ополченец попробовал уклониться, сверкнул Похититель Душ, на лезвии которого блеснуло пламя костра, и голова секирщика слетела с плеч. Укороченное тело покатилось по земле, а голова подпрыгнула один раз и попала в костер. Волосы, о которые крестьянин обтирал испачканные жиром руки, вспыхнули ярким пламенем.

– Неплохо для дедушки! – похвалил я.

– Ублюдки не в счет! – крикнул в ответ Финан.

Рорик протрубил в рог, потом еще раз и продолжал трубить. Этот звук, печальный, настойчивый и громкий, призывал всех моих всадников вернуться.

– Пора! – воскликнул я. – Все за мной!

Мы ранили зверя, теперь пришла пора обезглавить его.

Большая часть вспугнутой нами толпы бежала к югу, в направлении нарядных шатров. Там, очевидно, размещались дружинники Кинлэфа. Туда же мчались мы, собрав силы, построившись стремя к стремени, опустив копья. Линия всадников разрывалась, только чтобы обогнуть костры, из которых в темнеющее небо взлетали искры. Оказавшись на свободном пространстве между жалкими лачугами и шатрами, мы прибавили ходу. Людей среди шатров становилось все больше; мелькнул штандарт, который развернулся, когда человек побежал к преграде, призванной отражать вылазки из восточных ворот города. Баррикада – примитивное сооружение из опрокинутых повозок и даже плугов, но все равно она представляла собой внушительное препятствие. Я заметил, что знаменосец несет флаг Этельфлэд с ее дурацким гусем, сжимающим в лапах крест и меч.

Наверное, я рассмеялся, потому как Финан крикнул мне, перекрывая топот копыт по траве:

– Что смешного?

– Это безумие! – Я имел в виду, что вынужден идти в бой против стяга, который защищал всю свою жизнь.

– Нужно спятить, чтобы сражаться за короля Эдуарда!

– Судьба – странная вещь, – отозвался я.

– Будет ли он благодарен? – задал Финан тот же самый вопрос, что и моя дочь.

– В этом роду благодарных не водится. За исключением Этельфлэд.

– Быть может, Эдуард допустит тебя к своему ложу, – с ухмылкой добавил Финан.

Вскоре болтать стало некогда, потому как знаменосец внезапно повернул. Вместо того чтобы бежать к баррикаде, он поспешил южнее, к арене, уводя за собой бо́льшую часть дружинников. Это показалось мне странным. Их было почти столько же, сколько нас, разве немногим меньше. Они могли построить «стену щитов», использовав баррикаду как прикрытие с тыла, и нам доставило бы немалого труда одолеть их. Лошади не станут атаковать хорошо организованную «стену щитов». Скакуны предпочтут отвернуть, а не врезаться в ивовые доски. Поэтому нам пришлось бы спешиваться, строить свою «стену» и драться щит против щита. А тем временем осаждающие с северного фасада форта успеют подтянуться и нападут на нас сзади. Вместо этого враги бежали за своим знаменосцем.