Пэт Баркер - Безмолвие девушек [litres]

Просторный, с высокими сводами зал царя Минеса казался мне чужим. Впервые я вошла сюда в день свадьбы, уже с наступлением темноты, в окружении мужчин с факелами. Меня доставили из отцовского дома в паланкине. Минес с матерью, царицей Мэрой, ждали, чтобы принять меня. Его отец умер годом раньше, у него не было братьев, и ему необходимы были наследники. Поэтому он брал жену, будучи намного раньше того возраста, когда мужчины вступают в брак. Впрочем, я не сомневалась, что он уже опробовал кое-кого из женщин во дворце – и, возможно ради забавы, пару юношей из конюшен. Могу представить его разочарование, когда я наконец сошла с паланкина и прислужницы сняли с меня вуаль: маленькая и худая, с большими глазами, гривой пышных волос – и ни единого заметного глазу изгиба. Несчастный Минес… Для него идеал девичьей красоты воплощала женщина до того полная, что если шлепнуть ее по ягодице утром, то рябь не стихала бы до полудня. Но он старался как мог – каждую ночь на протяжении долгих месяцев тужился между моих тонких ног с усердием ломовой лошади в упряжке. Однако, так и не сумев зачать ребенка, потерял ко мне интерес и вернулся к своей первой любви, женщине с кухни. С присущей рабам помесью мягкости и дерзости она приняла его в свою постель, когда ему было всего двенадцать.

Еще в тот первый день, едва взглянув на царицу Мэру, я поняла, что противостояние неизбежно. И оно вылилось в настоящую войну. К восемнадцати годам я уже была ветераном затяжных и тяжелых кампаний. Минес, казалось, совершенно не ощущал напряженности, но я давно подметила, что мужчины на удивление слепы к женской агрессии. Они – воины, в шлемах и доспехах, сражаются копьями и мечами; и им неведомы наши битвы. Или они предпочитают не замечать их. Быть может, они позабудут душевный покой, если осознают, что мы – не те кроткие создания, каковыми нас привыкли считать?

Все изменилось бы, если б я только родила – сына, конечно же. Но за первый год я так и не ослабила пояса, и в конце концов Мэра, отчаявшись дождаться наследника, стала показывать на мои узкие бедра и открыто насмехаться. Уж не знаю, чем бы все закончилось, если б не эта болезнь. Возможно, она выбрала бы наложницу из какой-нибудь правящей семьи. И эта женщина, не будучи даже законной супругой, стала бы царицей во всем, за исключением титула. Но в конечном итоге живот начал расти у самой Мэры. Она была еще достаточно молода, чтобы породить повод для сплетен. От кого он? Этот вопрос занимал всех. Ведь она покидала дворец лишь ради того, чтобы вознести молитвы у гробницы мужа! Но потом у нее пожелтела кожа, она стала терять в весе и почти не выходила из своих покоев. Без ее участия переговоры о шестнадцатилетней наложнице зашли в тупик и оказались забыты. Я увидела в этом свой шанс и ухватилась за него. Вскоре все придворные, преданные Мэре, склонились передо мной. И дела во дворце шли ничуть не хуже, чем при ней. Во всяком случае, более упорядоченно…

Я так и стояла там, вспоминая все это, представляла себе зал, обычно полный шума: голоса, звон посуды, топот ног. Сейчас же он простирался вокруг меня, глухой как гробница. Конечно, от крепостных стен по-прежнему долетал грохот битвы, но этот шум походил скорее на жужжание редких пчел теплым вечером и лишь усиливал тишину.

Мне хотелось остаться в этом зале, а еще лучше – пройти во внутренний двор и сесть под любимым деревом. Но я понимала, что Рица будет тревожиться, и потому медленно поднялась по ступеням и прошла по главному коридору к покоям Мэры. Я приоткрыла дверь, послышался скрип. Комната была погружена в полумрак. Мэра наглухо завесила окна: возможно, свет резал ей глаза, а может, она хотела скрыть свою наружность от глаз, я не знаю. Прежде она была очень красивой – и еще пару недель назад я заметила, что превосходное бронзовое зеркало, составлявшее часть ее приданого, пропало из виду.

Мэра шевельнулась в постели и повернула ко мне свое бледное лицо.

– Кто там?

– Брисеида.

Лицо мгновенно отвернулось. Не это имя она надеялась услышать. Теперь Мэра прониклась любовью к Исмене, которая, возможно, носила ребенка от Минеса. Может, так оно и было. Впрочем, при той жизни, какую ведут рабы, зачастую сложно определить, кто настоящий отец. Но в последние месяцы отчаяния этот ребенок вселял в Мэру надежду. Да, Исмена была рабыней, но рабам можно даровать свободу, и если б у нее родился мальчик…

Я шагнула в комнату.

– У тебя есть все что нужно?

– Да. – Она ответила без раздумий, лишь бы я поскорее удалилась.

– Достаточно питья?

Мэра бросила взгляд на небольшой стол. Я обошла кровать и взяла кувшин, почти полный. Налила ей большую чашу, после чего направилась с кувшином к большому сосуду в дальнем углу. Теплая, стоялая вода с пленкой пыли на поверхности. Я погрузила кувшин в сосуд и вернулась к кровати. Четыре узкие полоски света пересекали пурпурный ковер у меня под ногами, довольно яркие, чтобы резало глаза. Но над постелью нависала густая тень.

Мэра с трудом приподнялась, и я поднесла чашу к ее губам. Она стала жадно пить, и горло ее вздрагивало при каждом глотке. В какой-то момент она откинула голову, и я попыталась забрать чашу, но услышала слабый протестующий стон. Когда Мэра наконец-то напилась, она изящно вытерла губы уголком вуали. Я чувствовала, что рассердила ее, потому что увидела, насколько же она беспомощна.

Я стала поправлять подушки под ее головой. Когда Мэра наклонялась вперед, позвоночник прямо-таки просвечивал сквозь восковую кожу; казалось, можно вынуть из нее хребет, как из вареной рыбины. Я осторожно уложила Мэру на подушки, и она удовлетворенно вздохнула. Пока я расправляла простыни, каждая складка источала запах старости и болезни. И, как мне показалось, запах мочи. Я рассердилась. Меня переполняла ненависть к этой женщине, и не без причины. Я вошла в ее дом четырнадцатилетней девочкой, лишенной материнских наставлений. Она могла принять меня с теплом, но не приняла. Могла помочь мне освоиться, но не стала этого делать. Я не имела причин любить ее, но в тот миг меня злило, что, превращаясь в ссохшийся, морщинистый мешок с костями, Мэра лишала меня повода для ненависти. Да, я победила, но это была пустая победа – и не только потому, что Ахилл громил ворота Лирнесса.

– Хочу, чтобы ты сделала кое-что для меня. – Ее голос звучал высоко, ясно и холодно. – Видишь тот сундук?

Я видела его очертания. Продолговатый дубовый короб грузной тенью занимал дальний угол комнаты.

– Ты должна достать кое-что.

Я подняла крышку и почувствовала затхлый запах перьев и лежалых трав.

– Что же я должна найти?

– Нож. Нет, он не наверху, поглубже… Видишь его?

Я обернулась. Мэра устремила на меня твердый, немигающий взгляд.