Пэт Баркер - Безмолвие девушек [litres]

Ахилл спрыгнул наземь и постоял так, держась за борт повозки. Он выглядел опустошенным, но я могла судить лишь по его позе, поскольку не видела выражения лица в темноте. Наконец Ахилл повернулся к Автомедону.

– Надеюсь, Патрокл поймет.

Мне подумалось тогда – и, как знать, возможно, Автомедону тоже, – что Патроклу изначально не понравилось бы подобное надругательство над телом Гектора. Лишь по милости богов Приаму не пришлось лицезреть утром кучу гниющей плоти, кишащей личинками. И тогда его горе и ужас вновь пробудили бы гнев Ахилла, и… И чем бы все это окончилось? Вполне возможно, Приам лежал бы мертвым в повозке, рядом со своим сыном.

– Пожалуй, нам не помешает выпить.

И мы проследовали за ним в его покои, где я принялась разливать крепкое вино по чашам. Ахилл, против обыкновения, осушил свою чашу в несколько глотков. Алким, молодой и прожорливый, то и дело поглядывал на куски жареной ягнятины, оставленные на тарелках.

– Ну же, угощайся, – сказал Ахилл, принимая из моих рук вторую чашу. И спросил меня: – А себе не нальешь?

Я наполнила себе чашу и села на край кровати. Время от времени, едва уловимый сквозь шум моря, доносился храп Приама. Я смотрела на огонь, и покой разливался в моей душе, но лицо по-прежнему было сковано. Когда они допили вино – и Алким в несколько минут поглотил немыслимое количество мяса, – Ахилл поднялся и пожелал им доброй ночи.

Я видела, что им не хотелось уходить. В их понимании они оставляли Ахилла наедине с троянцем. Да, он старик и, похоже, не вооружен, но все-таки троянец.

– У него не было даже ножа, – устало произнес Ахилл. – Пришлось дать ему свой.

– А девчонка? – спросил Автомедон.

– Останется.

В голосе Ахилла звучало скорее удивление, чем недовольство, но Автомедон счел за лучшее не напирать. Алким, однако, искоса поглядывал на меня, пока они не вышли. Я повернулась к Ахиллу и увидела улыбку на его лице.

– Они думают, что ты в сговоре с Приамом, – сказал он. – И собираешься убить меня во сне.

Похоже, у него полегчало на душе. Тот краткий миг опустошенности, когда он размышлял о том, что подумал бы Патрокл, миновал. И даже в его движениях появилась легкость. Я заметила это прежде, когда он спрыгнул с повозки – бесшумно, как кошка, – но тогда мне могло лишь показаться. Здесь же, при свете факелов, перемена была очевидна. Я смотрела, как Ахилл сбросил сандалии, одну за другой, и подхватил их в воздухе.

Он стянул тунику через голову, и, раз уж мне велели остаться, я тоже начала раздеваться. Это было последнее, чего мне тогда хотелось. Ведь я должна была еще поговорить с Приамом. Однако выхода не было, так что я легла на спину и закрыла глаза в ожидании, когда кровать заскрипит под его тяжестью. Я молилась, чтобы Ахилл поскорее уснул, но его переполняла энергия. Еще ни разу я не видела его таким. Но и это еще не всё. В какие-то мгновения я чувствовала, как он насторожен – нет, он не был робок, ничуть, но, казалось, ждал моего отклика. Когда же все закончилось, Ахилл закрыл глаза, дыша быстро и порывисто. И, что хуже всего, он положил руку мне на грудь, и ее тяжесть придавила меня к постели. Я ощущала холод его пота на коже, но знала, что не посмею шевельнуться.

Должно быть, я все же задремала, потому что, когда вновь огляделась, кругом было темно, и я чувствовала себя сбитой с толку и потерянной. Сознание постепенно прояснилось, и я вспомнила, что на веранде спит Приам – Приам, здесь! – прямо по ту сторону двери. Мне необходимо было поговорить с ним. Я лежала и прислушивалась. Удостоверившись, что Ахилл спит, выдохнула, вжалась в постель и попыталась выскользнуть из-под его руки. Но та оказалась слишком тяжелой. Я была прикована.

Лампы медленно догорали, и тени сгущались вокруг постели, словно питаясь от угасающего пламени. Я взглянула на щель под дверью и попыталась определить, скоро ли рассвет.

Тело Ахилла было горячим и тяжелым. Я осторожно подвинула ногу и ощутила прохладу в том месте, где касалась его кожи. Я чувствовала его семя внутри себя. В любую другую ночь мне не терпелось бы спуститься к морю, встать под натиском холодных волн, но только не теперь. Во рту пересохло, и еще оставалось неприятное послевкусие от двух чаш крепкого вина. Ахилл, казалось, и вовсе потел вином – впрочем, он и выпил больше меня.

Где-то залаяла собака, а может, и лисица – по берегу всегда бродили лисицы в поисках мертвых чаек. Должно быть, звук потревожил Ахилла. Он заворчал во сне и перевернулся на другой бок. Я освободилась от тяжести его руки, но не осмелилась сразу скользнуть с кровати. Выждала, пока он снова крепко уснет.

Стянула с себя одеяло и взглянула на свое тело. Положила ладони на живот и ощутила, до какой степени это невообразимое смешение костей, нервов и мускулов принадлежит мне . Вопреки Ахиллу, несмотря на боль в бедрах. От двери тянуло прохладой, и кожа покрылась мурашками, но я не стала укрываться. Я нуждалась в этой прохладе, в дыхании внешнего мира.

Я начала осторожно сползать вниз с постели. Я бы не осмелилась перебираться через Ахилла. Всякий раз, когда раздавался скрип, я замирала и прислушивалась. В какой-то момент Ахилл заворочался, и я застыла на несколько минут. Страшно было даже думать, как будто мои мысли могли его разбудить. С третьей попытки я все же подобралась к изножью кровати и с минуту просто сидела, спустив ноги на овечью шкуру. Как долго я проспала? Десять минут? Полчаса? В любом случае недолго. Я прислушалась к звукам, случайным голосам, пытаясь определить примерное время. Но лагерь еще спал. Даже море было так тихо, что я едва слышала его дыхание. В очаге еще тлели угли. Я подобрала накидку и завернулась. Ахилл теперь спал крепким сном, его губы оттопыривались при каждом выдохе. Очень медленно, внимательная к малейшим движениям в постели, я поднялась – и это словно освободило меня от оков страха. «В самом деле, – подумала я, – чего мне бояться? Если Ахилл проснется и заметит мое отсутствие, я всегда могу сказать, что мне послышалось, будто меня зовет Приам. Ахилл не стал бы упрекать меня в том, что я помогаю его гостю».

Я отодвинула щеколду и приоткрыла дверь. В лицо пахнуло холодом, так что на глазах выступили слезы. Я сделала глубокий вдох и скользнула наружу, убедившись, что задвижка бесшумно опустилась на место. Стояла глубокая ночь, все кругом замерло. Я осторожно двинулась по веранде. Мне была знакома каждая доска, и я знала, куда ступать, чтобы не издавать скрипа, – столько раз мне доводилось сбегать отсюда ради драгоценных мгновений у моря…

Приам спал, лежа прямо и неподвижно. Он мог бы сойти за мертвого на погребальном костре, если не слышать его сопения – приятного слуху, как если б лошадь опускала морду в ясли. Его стопы, как два горных пика, торчали под пурпурным покрывалом. В тот миг Приам напомнил мне моего деда.