Уилбур Смит - Полет сокола

Майор оперся на ружье и перевел дух, украдкой осматривая утесы в поисках врагов, готовых осыпать незваного гостя градом камней. В раскаленном ущелье царила тишина, не слышалось ни пения птиц, ни стрекотания насекомых, и это подавляло сильнее, чем невыносимая жара. Зуга запрокинул голову и громко крикнул вверх, в сторону сторожевой хижины. Эхо запрыгало по скалам, затем стихло до смущенного шепота и сменилось той же зловещей тишиной. «Последним белым человеком, прошедшим по этой дороге, был «Меч Господень» собственной персоной, и шел он далеко не с добрыми намерениями», – с горечью подумал Зуга. Едва ли того, кто следует за ним, встретят как героя.

Майор закинул ружье за плечо и двинулся к гранитным воротам. Что бы ни поджидало за ними, оставалось лишь идти вперед. Узкий проход был выстлан хрустящим серым песком с крупинками слюды, которые сверкали, как алмазы, даже в сумраке. Коридор плавно изгибался, не позволяя видеть ни входа, ни того, что впереди. Зуге захотелось ускорить шаг: место чересчур походило на западню, и он сдерживался, чтобы походкой не выдать страха и нерешительности.

За поворотом гранитные стены широко раздвигались. С одной стороны по гранитному утесу струился небольшой ручеек, с тихим журчанием вливался в естественный каменный бассейн и, переполняя его, бежал дальше. Зуга вышел из каменного прохода и огляделся. Перед ним расстилалась уютная долина в полмили шириной и примерно вдвое длиннее. Берега ручья поросли свежей зеленой травой.

В середине долины сбились в кучку хижины, аккуратно крытые листьями, поблизости ковырялись в земле несколько тощих кур. Майор спустился по склону к деревне. Все жилища были покинуты, но совсем недавно – даже каша в горшках не остыла.

Три самые большие хижины оказались битком набитыми сокровищами – кожаными мешками с солью, железными инструментами и оружием, слитками красной меди и грудами небольших слоновьих бивней. Очевидно, это и были дары, предназначенные оракулу, – подношения богам дождя, плата за проклятие, наложенное на врага, или за смягченное сердце кокетки.

Отсутствие запоров и охранников убедительно свидетельствовало о власти Умлимо и ее вере в собственное могущество. Однако если верить дневнику Фуллера Баллантайна, «грязная полуночная ведьма», как он ее называл, была давным-давно мертва и ее разбитый череп, обглоданный гиенами, выбелило жаркое африканское солнце.

Пригнувшись, Зуга вышел через низкую дверь последней хижины на солнечный свет. Он снова окликнул, но не получил ответа. Люди здесь безусловно обитали, и много, но вступить с ними в контакт и выяснить точное местонахождение «гробницы царей» было не так-то просто.

Опершись на длинное ружье, майор окинул взглядом крутые скалы и заметил тропу. Дорога, проходившая сквозь деревню, тянулась по долине, затем по дальнему склону и обрывалась у гранитного утеса, где виднелось отверстие пещеры, рассекавшее основание скалы узкой горизонтальной щелью, похожей на лягушачий рот.

Зуга вкарабкался по пологому склону к пещере. Мешок с провизией и флягу он оставил в деревне и шел налегке, рослый и гибкий. Его борода золотилась на солнце, и ни один тайный наблюдатель не сомневался, что это вождь и великий воин, достойный уважения.

Наверху он остановился – не от усталости, подъем был вовсе не тяжел, – чтобы осмотреться. Устье пещеры достигало в ширину ста шагов, а до потолка можно было дотянуться рукой. Дальше дорогу перекрывала стена из обтесанных гранитных блоков, пригнанных друг к другу так плотно, что между ними нельзя было просунуть лезвие ножа. Стену явно строили умелые каменщики, но в незапамятные времена: кое-где блоки обрушились и валялись грудами, открывая темные проходы.

Тропа вела в один из таких провалов и исчезала во мраке. Вход выглядел не слишком гостеприимно. Если войти, свет останется у него за спиной, а глаза не успеют привыкнуть к темноте. Что, если внутри поджидает воин с топором или копьем? Вглядываясь в зловещую тьму, майор почувствовал, что его первоначальный энтузиазм остывает. Он сложил ладони рупором и выкрикнул на языке матабеле:

– Я пришел с миром!

Ему ответили почти сразу. Тоненький детский голосок прозвучал прямо за плечом, совсем рядом.

– Белый – цвет траура и смерти, – послышались слова на том же языке.

Майор в замешательстве огляделся. Никого. Сердце тревожно заколотилось. Долина за спиной была пустынна и безмолвна – ни человека, ни животного. Казалось, голос исходит из воздуха.

У Зуги пересохло во рту, от страха вдруг зачесалось все тело. Внезапно с утеса над головой раздался другой голос:

– Белый – цвет войны.

На сей раз это был голос древней старухи, скрежещущий и пронзительный. Зуга поспешно задрал голову – склон утеса был голым и гладким. Сердце колотилось в груди, как птица в клетке, горло сжалось от страха.

– Белый – цвет рабства, – прозвенел над головой мелодичный девичий голос, нежный и текучий, как журчание ручейка.

«И заговорила она голосами Вельзевула и Белиала, Азазела и Велиара, всего мириада воплощений Сатаны», – писал отец. Зуга почувствовал, как его ноги наливаются свинцом от суеверного ужаса.

– Белый орел низверг каменных соколов! – загрохотал в пещере густой бас, гулкий, как рев быка.

Зуга набрал в грудь побольше воздуха, чтобы овладеть непокорным телом. Память воскресила воспоминания детства – брайтонский пирс воскресным августовским днем; вцепившись в руку дяди Уильяма, мальчик зачарованно смотрит на фокусника, который оживил куклу, и та говорит тоненьким писклявым голоском, а ей кто-то отвечает из коробки, в которой не уместится даже кролик…

Зуга расхохотался – так громко и раскатисто, что сам себе удивился.

– Оставь свои фокусы для детей, Умлимо. Я пришел с миром, чтобы говорить с тобой, как мужчина.

В темноте за обрушенной стеной послышался легкий шелест. Шаги босых ног по каменному полу?

– Смотри, Умлимо! Я иду без оружия.

Он отстегнул кисет с порохом и бросил к ногам, потом положил сверху слоновое ружье. Затем, выставив напоказ пустые ладони, шагнул к провалу и переступил порог.

В ушах загремел грозный рык леопарда. Дикий и яростный, звук вселял ужас, но на этот раз майор не дал себя обмануть, даже не сбился с шага. Пригнувшись под козырьком, он вошел в пролом и выпрямился по другую сторону стены.

С минуту он подождал, пока глаза привыкнут к темноте, чтобы различать хотя бы стены. Ни голоса, ни звериный рев больше не раздавались. Где-то впереди, в глубине, виднелся слабый огонек, который помогал обходить груды щебня и упавших камней, что местами почти доставали до низкого потолка. Огонек становился все ярче – Зуга понял, что это солнечный луч, бьющий из потолка сквозь узкую трещину.