Уилбур Смит - Полет сокола

На третий день она опустилась на колени возле могилы и произнесла: «Клянусь твоей памятью, дорогой отец, что, как и ты, я посвящу всю жизнь этой земле и ее людям».

Робин поднялась на ноги и стиснула зубы. Время траура миновало, теперь следует выполнить свой долг – спуститься по Дороге гиен к морю и донести до всего мира свидетельство о чудовищах, которые ею пользуются.

Когда львы выходят на охоту, антилопы это чувствуют и их охватывает беспокойство: они щиплют траву урывками, то и дело вскидывают рогатые головы и застывают каменным изваянием, ловя каждый звук широкими, с раструбом, ушами, а затем с настороженным фырканьем рассыпаются по травянистой равнине, как горсть брошенных игральных костей, и вновь собираются вместе. Животные ощущают опасность, но не всегда могут определить, с какой стороны она приближается.

Старый Каранга обладал тем же инстинктом – машона, «пожиратель грязи», он и сам всю жизнь был дичью, а потому первым почувствовал близкое присутствие матабеле. Он вдруг замолк и стал чаще посматривать по сторонам, чем заразил и остальных носильщиков.

Старик подобрал в траве обломанное перо страуса и долго вертел его в руках, поджимая губы и что-то бормоча. Похоже, перо выпало не из крыла птицы.

Ночью он высказал свои страхи Робин.

– Они здесь, убийцы женщин, похитители детей… – Старик презрительно сплюнул в костер, но его храбрость была пустой, как ствол мертвого дерева.

– Ты под моей защитой, – успокоила его Робин. – Ты и весь караван.

Боевой отряд матабеле появился, как всегда, на рассвете.

Воины словно выросли из-под земли – могучая фаланга пятнистых щитов и качающихся перьев окружила лагерь. В первых лучах солнца блестели широкие лезвия ассегаев.

Старый Каранга растворился в ночи, с ним исчезли и все носильщики. В лагере не осталось никого, кроме готтентотов. Тем не менее предостережения Каранги не прошли даром: солдаты выстроились за колючей оградой с ружьями на изготовку, примкнув штыки.

Матабеле стояли неподвижно, словно статуи из черного мрамора. Казалось, их тысячи и тысячи, хотя здравый смысл подсказывал Робин, что рассветные сумерки и разгоряченное воображение обманывают ее. «Сотня, от силы две», – решила она.

– Номуса, нам ничего не грозит, – шепнула Джуба. – Мы не на Выжженных землях, мой народ здесь не живет. Они нас не убьют.

Робин не чувствовала такой уверенности. Она поежилась, но не от утренней прохлады.

– Смотри, Номуса, – уверяла Джуба. – С ними юноши-носильщики, но многие амадода сами несут исибаму – ружья. Если бы они хотели напасть, то не стали бы нести их сами.

У некоторых воинов и в самом деле виднелись за плечами ржавые мушкеты, а Робин помнила из записок деда, что матабеле, затевая серьезный бой, отдают ружья носильщикам. Воины матабеле не доверяют огнестрельному оружию и плохо умеют пользоваться им, предпочитая испытанное оружие предков.

– Смотри, носильщики несут товары, это торговый отряд, – прошептала девушка.

Молодые воины стояли колонной позади боевых рядов, держа на головах ящики и тюки.

Страх Робин тут же сменился гневом: матабеле возвращались по Дороге гиен с востока, и легко было догадаться, чем они расплатились за эти презренные товары.

– Работорговцы! – бросила она – Господь милосердный, это же те самые, которых мы ищем, они возвращаются, сделав свое грязное дело… Джуба, прячься скорее!

Зажав под мышкой «шарпс», Робин вышла через калитку в колючей изгороди. Ближайшие воины опустили щиты и с любопытством уставились на белую женщину. Похоже, Джуба была права: матабеле не собираются нападать.

– Где ваш индуна? – гневно спросила Робин.

Любопытство воинов сменилось изумлением.

Плотные ряды заколыхались, и вперед выступила впечатляющая фигура. Благородная осанка и надменный вид безошибочно указывали на высокое положение. Это был воин, закаленный в сражениях и увенчанный славой.

В полной тишине вождь спокойно заговорил.

– Где твой муж, белая женщина? – спросил он. – Или отец?

– Я говорю за себя и за свой народ.

– Ты женщина, – мягко возразил индуна.

– А ты работорговец! – тут же вспыхнула Робин. – Ты торгуешь женщинами и детьми.

На лице воина отразилось недоумение, потом он закинул голову и рассмеялся звонким мелодичным смехом.

– Ты не просто женщина, – проговорил он, – ты дерзкая женщина.

Индуна сдвинул щит на плечо и прошел мимо. Робин шагнула в сторону, глядя на него снизу вверх. Походка воина была упругой и уверенной, мускулистая спина блестела, словно покрытая черным шелком, высокие страусовые перья на голове покачивались, боевые трещотки на лодыжках шелестели в такт шагам. Он направился к пролому в колючей изгороди.

Повинуясь знаку Робин, капрал-готтентот взял штык «на караул».

Окинув лагерь быстрым взглядом, индуна снова рассмеялся.

– Ваши носильщики разбежались, – сказал он. – Шакалы машона чуют запах настоящего мужчины за день пути.

Робин прошла за ним в лагерь и спросила с непритворным гневом:

– По какому праву ты вторгся в мой крааль и напугал моих людей?

Воин обернулся.

– Я человек короля, – сказал он, – и иду с королевским поручением.

Он явно считал такое объяснение более чем достаточным.

Индуна по имени Ганданг был сыном Мзиликази, короля и верховного вождя матабеле и всех подчиненных им племен. В жилах матери Ганданга текла чистейшая кровь Занзи, пришедших с юга, но она была младшей женой, и поэтому ее сын не мог претендовать на королевский престол. Однако Мзиликази любил его и доверял больше, чем кому-либо из сотен сыновей и жен, – не только потому, что Ганданг был красив, умен и бесстрашен, но и потому, что сын жил в строгом согласии с законами и обычаями своего народа, не раз доказывая делом преданность своему отцу и королю.

За это и за прочие заслуги любимый сын был отмечен многими почестями, о чем свидетельствовали кисточки коровьих хвостов на руках и ногах. В двадцать четыре года он стал самым молодым индода, удостоенным венца индуны и места в высоком совете, где к его голосу прислушивались даже седые старцы. Когда перед племенем стояла трудная задача или угрожала война, стареющий король, искалеченный подагрой, все чаще и чаще обращался к своему проверенному помощнику. Узнав о предательстве одного из индун, командовавшего пограничной стражей на юго-восточном участке Выжженных земель, Мзиликази без колебаний призвал Ганданга.

– Бопа, сын Баквега, – предатель, – произнес он.

В знак высшего благоволения отец снизошел до того, чтобы объяснить свой приказ.

– Сначала он, согласно повелению, убивал тех, кто пересекал границу, но потом поддался жадности и стал захватывать людей, как скот, и гнать на восток к путукези (португальцам) и сулумани (арабам), а мне сообщал, что они мертвы. – Старый король, морщась от боли, размял распухшие ноющие суставы, взял понюшку табаку и продолжил: – Жадность Бопы росла, и жадность тех, с кем он торговал, тоже, поэтому он стал искать и другой скот. В тайне от меня он начал совершать набеги на племена за пределами Выжженных земель.