Уилбур Смит - Полет сокола

Пространство между жилищами было чисто выметено, да и во всей деревне царили порядок и чистота. Робин окружали красивые сильные людей, стройные и гибкие, разве что, пожалуй, излишне худощавые – рацион их составляли почти исключительно растительные продукты. На живых, сообразительных лицах туземцев сияли искренние дружелюбные улыбки.

«И этих людей Зуга расстреливал, как диких животных», – думала Робин, оглядываясь вокруг.

Гостью усадили в тени на низенькую резную табуретку, а Джуба опустилась рядом на корточки. Старик с важным видом что-то прошамкал, и одна из молодых девушек, хихикая, поднесла Робин горшок просяного пива. Только после того, как она отпила глоток, толпа затихла и расступилась, пропуская вождя.

На голове у него красовался головной убор из звериного меха, точно такой же, как у предводителя воинов в ущелье на слоновьей дороге. На плечах лежала накидка из шкур леопарда, потрепанных и очень старых на вид, – возможно, символ власти, передававшийся по наследству. Вождь с достоинством опустился на табуретку лицом к Робин. Это был человек средних лет с приятным, добродушным лицом и, вероятно, неглупый – он внимательно следил за знаками, которыми объяснялась Робин, и отвечал ей вполне понятной мимикой и жестами.

Отвечая, откуда она пришла, Робин указала на север и, указывая рукой на солнце, сделала столько кругов, сколько прошло дней. Вождь захотел узнать, кто ее муж и сколько у нее детей. То, что таковых не оказалось вообще, привело в крайнее изумление всю деревню.

Появились новые горшки с пивом. У Робин слегка закружилась голова, щеки порозовели, глаза поблескивали. Джуба, однако, отнеслась к хозяевам свысока.

– У них нет даже коз! – презрительно заметила она.

– Может быть, их похитили ваши храбрые юноши? – язвительно парировала Робин и, приветствуя вождя, подняла горшок с пивом.

Вождь хлопнул в ладоши, подавая знак к общему веселью. Музыканты столь яростно били короткими деревянными колотушками по выдолбленным из стволов барабанам, что пот ручьями струился по черным лицам, а глаза остекленели под гипнотическим воздействием ритма. Вождь сбросил леопардовую накидку и первым пустился в пляс, крутясь и подскакивая под звяканье многочисленных ожерелий и браслетов.

На груди у него красовалась подвеска из слоновой кости, отполированной до белоснежного блеска. Солнце давно село, и блестящая поверхность отражала блики костра. Робин не сразу заметила украшение, прежде прикрытое накидкой, но теперь подпрыгивающий белый диск все чаще привлекал ее внимание.

Форма диска была слишком правильной, и, когда вождь, приблизился к гостье, чтобы выполнить особенно хитроумную фигуру танца, Робин заметила по краям какой-то сложный орнамент. В следующий миг ее сердце подскочило от волнения – узор оказался не орнаментом, а надписью, причем выполненной латинским шрифтом. К сожалению, вождь, пританцовывая, двинулся к музыкантам, чтобы вдохновить их на новые усилия. Робин рассмотрела странный диск, только когда вождь, выбившись из сил, вернулся за новой порцией пива.

Она ошиблась. Диск был сделан не из слоновой кости, а из фарфора, что и объясняло его белизну и правильную форму. Четкие заглавные буквы складывались в слова:

Робин похолодела от волнения. Отец пришел в ярость, когда выяснилось, что в кладовой их дома в Кингс-Линне подошли к концу запасы этого деликатеса. Ей, маленькой девочке, пришлось под дождем бежать по деревенской улочке в бакалейную лавку за баночкой приправы.

«Это моя слабость, единственная слабость», – вспомнились Робин слова отца, когда он, довольно улыбаясь, намазывал приправу на поджаренный хлеб. – Без «Услады джентльмена» у меня вряд ли хватило бы сил пересечь Африку».

Мать отправилась в свое последнее злосчастное путешествие с дюжиной ящиков этой «услады» в багаже. Фарфоровая крышечка попала в эту забытую Богом деревню только одним путем.

Робин протянула руку и коснулась подвески, но вождь переменился в лице и отскочил. Пение и барабанный бой внезапно прервались, люди оцепенели от ужаса. Робин поняла, что фарфоровая крышечка – это личный магический амулет, которого ни в коем случае не должна касаться чужая рука.

Попытки умилостивить вождя ни к чему не привели – он поспешно набросил на плечи леопардовую накидку и с суровым видом направился к своей хижине. Праздник был явно испорчен. Туземцы, опустив головы, разбрелись вслед за вождем, и с гостьей остался лишь седой беззубый старец. Взяв Робин за руку, он повел ее к хижине, отведенной для ночлега.

Лежа на плетеной тростниковой циновке, Робин проворочалась без сна всю ночь. Значит, отец все-таки проходил здесь! Но что же делать? Если не восстановить добрые отношения с вождем машона, то она ничего не узнает ни об украшении, ни об отце.

Робин не скоро представилась возможность снова встретиться с вождем и загладить свою бестактность. Туземцы сторонились ее, очевидно, надеясь, что она вскоре уйдет, но Робин упрямо оставалась в деревне. Навещал ее один лишь верный старик – визит белой женщины был самым важным событием в его долгой жизни, и ни вождь, ни кто другой не могли омрачить его триумфа.

Подумав, Робин послала вождю щедрый подарок, расставшись с последними бусами сам-сам и топориком с двусторонним лезвием.

Предводитель туземцев не устоял перед царским подношением и, хотя держался теперь куда сдержаннее, чем прежде, согласился выслушать Робин. Она задавала вопросы на том же языке жестов, словно играя в шарады, а вождь, прежде чем дать ответ, долго советовался со старейшинами.

Ответ был – юг, пять оборотов солнца. Кроме того, племя согласилось дать белой женщине проводника. Вождь обрадовался ее уходу. Подарки пришлись кстати, но кто знает, какие беды принесет столь ужасное святотатство?

Проводником мудрый вождь выбрал седовласого старика, одним махом избавившись от бесполезного рта и опасной гостьи.

Тонкие ноги проводника не внушали никакого доверия, однако старик не переставал удивлять. Он вооружился длинным копьем, таким же древним и хрупким, как и он сам, а на голову водрузил скатанную циновку и глиняный горшок – всю свою движимую собственность. Подпоясав драную кожаную юбку, он зашагал на юг так проворно, что среди носильщиков поднялся недовольный ропот, и Робин пришлось сдерживать старика.

Проводник не сразу понял, что еще одна его обязанность – учить белую женщину языку. Робин указала на себя, потом на окружающие предметы, отчетливо называя их по-английски, и вопросительно взглянула на старика. Старческие слезящиеся глаза смотрели непонимающе. Тогда она коснулась своей груди и произнесла имя «Номуса», и старик просиял.