Шервин Нуланд - Врачи [Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству] [litres]

Ученики Гиппократа не стеснялись обратиться за помощью, когда это было необходимо, к таким хирургам-ремесленникам, вырезавшим камни, или к своим товарищам-медикам. Фактически природа профессионального братства отражена и в клятве, поощряющей взаимные консультации и коллегиальное обсуждение историй болезни, и в словах корпуса: «Если врач не уверен в отношении состояния пациента и его беспокоит необычное течение болезни, которого он никогда раньше не наблюдал, он ни коем случае не должен стыдиться пригласить других докторов для обследования пациента вместе с ним».

Вершины философии персональной моральной ответственности медика клятва достигает в параграфах, запрещающих врачам использовать свое привилегированное положение, в котором они оказываются в силу того, что от них зависит жизнь пациента. Сексуальная сдержанность и соблюдение конфиденциальности предписываются вступающим в ряды врачебного братства так же твердо, как обязанность лечить и обучать. Заключительное напутствие о надлежащем поведении можно найти в тексте «Врач»:

В отношении душевного состояния необходимо следить за следующим. Он должен не только понимать, когда нужно хранить молчание, но и поддерживать размеренный образ жизни, так как это полезно для укрепления репутации. Следует вести себя, как подобает человеку чести и в спокойной дружеской манере общаться со всеми достойными людьми. Торопливость и запальчивость нежелательны, даже когда они полезны для дела. Что касается терпения, лицо должно выражать сочувствие, а не раздражение, являющееся признаком высокомерия и мизантропии. С другой стороны, присутствие врача, который всегда весел и готов рассмеяться, становится обременительным, поэтому такого поведения следует избегать особенно.

Теоретики культуры психоанализа утверждают, что источники религиозных верований включают в себя практики тотемизма. Члены примитивного общества, согласно этому определению, выбирают самого решительного человека, который должен вывести их из трясины невежества, или рабства, или страха. Позже соплеменники приписывают этому лидеру качества бога-короля. Как только за ним закрепляется место на троне, некоторые (обычно молодые) члены общины делают все возможное, чтобы уничтожить его, чтобы унаследовать его силу и власть. После гибели вождя его возводят в ранг верховного божества культа. Создаются мифы о его жизни, ему приписывается создание священных манускриптов, и его образ окружается ореолом бессмертия. Ему поклоняются как воплощению достоинств племени. Традиционный тотем может быть окутан неправдоподобной легендой и полностью изменить образ, возможно, абсолютно случайного человека, послужившего поводом для его создания. Последователи Моисея и Иисуса, согласно утверждениям фрейдистов, так же как адепты языческих культов дикой природы прошли, эти стадии на ранних этапах эволюции их религий.

В некотором роде это напоминает то, что произошло с учением Гиппократа за сотни веков. Недостает одного важного ингредиента – убийства. Гиппократ – наш медицинский тотем. Как говорили основоположники других религий, с практической точки зрения абсолютно не важно, жил он на самом деле или нет; действительно ли он совершал поступки и писал сочинения, которые сегодня приписываются ему. Мы поклоняемся не человеку, а величию его наследия и силе влияния его мировоззрения на последующие поколения. Таким образом, суть культуры, направление нравственного развития которой сформулировано в Десяти заповедях, можно выразить словами отца медицины в одном предложении:

С чистотой и святостью я буду идти по жизни и практиковать свое Искусство.

Когда Александр Поуп написал эти строки в 1734 году, он облек в стихотворную форму доктрину предопределения, которая дала направление развитию медицины на долгие полторы тысячи лет. Для скептического разума современного ученого вера в то, что всему предначертано служить какому-то большому благу, просто немыслима. Оглядываясь назад, невозможно понять, как эта идея, вопреки здравому смыслу, могла владеть умами так долго. Тем не менее в те дни, когда английский поэт сочинял свой шедевр, острая борьба, раз и навсегда разделившая медицину и доктрину генерального плана, которая была краеугольным камнем науки еще со времен Римской империи, только начиналась. То, что врачи Средневековья и эпохи Возрождения получали образование, лишь подтверждающее догму, столь враждебную научному прогрессу, было интеллектуальным наследием одного человека: греческого целителя второго века Галена из Пергама.

Богословская биология Галена, как и его жизнь, состояла из длинного ряда противоречий. Вся его карьера была одним бесконечным упражнением в непоследовательности: его вера в сверхъестественного Творца не согласовывалась с научным вкладом непредвзятого исследователя; его зачастую одиозные манеры были насмешкой над его самопровозглашенной философской безмятежностью; он был создателем экспериментального метода медицинского исследования и одновременно тормозящей силой, которая препятствовала дальнейшему развитию медицины в течение полутора тысяч лет после его смерти; ему мы обязаны признанием современной медициной необходимости знания анатомического строения для понимания болезни, и на его же неизменное влияние следует возложить ответственность за противодействие исследованиям анатомии вплоть до шестнадцатого века; он был самым красноречивым сторонником непосредственного наблюдения и планового эксперимента, и все же позволял философским и богословским домыслам влиять на интерпретацию того, что видел. Его влияние на медицину было наилучшим и, одновременно, наихудшим из всех возможных.

Изучавшие древние науки и философию заметят, что в этом описании Галена присутствуют некоторые признаки миропонимания, присущего классическому периоду. Как и Аристотель, с рационалистическими исследовательскими методами которого сравнивают противоречивый подход Галена, последний иногда проводил блестящие эксперименты, при этом делая из них абсолютно ошибочные выводы. Но в случае Галена проблема была более серьезной. Его непоследовательность принимала такие угрожающие размеры, что он не только оказал самое значительное влияние по сравнению с другими врачами на развитие медицины в течение последующих двух тысяч лет, но и вошел в историю этой науки как величайший парадокс.