Шервин Нуланд - Врачи [Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству] [litres]

Открытие Гарвеем кровообращения [1628] было кульминацией движения, начавшегося полтора века назад с возрождения греческой медицинской классики и особенно работ Галена; ибо без настойчивости Галена в отношении важности анатомии в каждой отрасли медицины и хирургии дальнейшее развитие анатомии, вероятно, никогда не состоялось бы. Какие почести или благодарность получил Гален за эту выдающуюся услугу? Либо скудная похвала наших современников, либо ее полное отсутствие… В некоторых современных работах, иногда даже в наших ежегодных лекциях мы слышим только о поразительных ошибках Галена. Пожалуй, не существует другого человека, равного ему по интеллекту, которого так упорно неправильно интерпретировали и даже искажали, что, несомненно, является последствием того экстравагантного поклонения, с которым к нему относились в прошлом.

В конечном итоге именно к Марку Аврелию нам следует обратиться, чтобы найти слова, которые сам Гален хотел бы о себе услышать. Десятки поколений европейских школьников усовершенствовали свой греческий, читая «Размышления» философа-императора, которые классицисты называют самым возвышенным этическим произведением древнего разума. Каждое мгновение жизни благородного автора, и только в лучшие моменты жизни Галена, эти два великих мыслителя второго века подтверждали и показывали пример неуклонного следования одному из наиболее часто цитируемых величественных обетов:

Я ищу истину, от которой еще никто никогда не потерпел вреда.

Фронтиспис тома I латинского перевода Галена, опубликованного венецианской типографией Джунта в 1541 году. Фотография Уильяма Б. Картера. (Предоставлено Йельской медицинской исторической библиотекой.)

Существует несколько сочинений, которые внесли ни с чем не сравнимый вклад в развитие наук, к которым они имеют отношение, а имена их авторов знакомы даже тем, кто не обладает глубокими знаниями в соответствующих областях. Пожалуй, наилучшим примером является работа Чарлза Дарвина «Происхождение видов». Лишь небольшое количество произведений воспринимается как действительно монументальные творения признанных гениев, известных всему миру, таких как Галилео, Ньютон, Фрейд и Эйнштейн. Однако такое отношение к выдающимся шедеврам недальновидно. Следует принимать во внимание факт, что выход в свет единственной публикации, менее известной и менее универсальной по значимости, чем опусы этих неоспоримых авторитетов, приводил к тому, что другие ветви научного знания, которые не считаются такими же важными, как, к примеру, физика и психология, кардинально меняли направление своего развития.

Есть и еще один недостаток такого ограниченного восприятия. Он возникает не столько из-за близорукости, сколько из-за неясного представления о том, как на самом деле осуществляется научный прогресс. Эта специфическая форма интеллектуального астигматизма произрастает из убеждения, что любой значительный шаг вперед возможен только в результате озарения, подобного удару молнии, когда новые знания создаются на пустом месте. В реальности ни одно большое научное открытие не было сделано в одно мгновение; важные концепции вырастают только из ценных предшествующих находок. Для первого предложения этой главы я выбрал глагол «вносить», а не более эффектный «создавать». По сути же, великие ученые представляли свои дары миру, только когда он был готов их получить (хотя иногда брыкался и вопил), в силу культурных изменений, которые привели человечество в ту точку и подготовили такую среду, из которых могло возникнуть озарение в выдающихся умах. Появление каждого столпа науки было предопределено, а предшественники, чья работа определила рождение нового направления, благодаря их находкам и интерпретации информации сделали их открытия просто неизбежными. Итак, знаменитое произведение скорее вносит свой вклад в общее дело, чем создает абсолютно новую концепцию в тот момент, когда один человек смело объявляет, что настало время открыто признать то, о чем другие начали догадываться. Тогда появляется новое видение истины и обретает форму, и все потому, что конкретный исследователь собрался с духом и рискнул сделать решающий шаг, выйдя вперед из шеренги своих собратьев.

Даже менее заметные поворотные точки в науке немногочисленны, хотя и не так редки, как принято считать. Тем не менее их разделяют продолжительные временные интервалы, но, как ни странно, в один год произошли сразу два подобных открытия – одно в астрономии, другое в медицине. Еще более неординарным это удивительное совпадение делают два обстоятельства: во-первых, ученым-астрономом был один из старейших ученых, заслуженный научный авторитет, в то время как плодотворные усилия в медицине принадлежали одному из самых молодых исследователей; во-вторых, они оба получали докторскую степень в одном университете в Падуе. Семидесятилетний Николай Коперник в 1543 году увидел, вероятно, уже на смертном одре, первую печатную копию своего труда De revolutionibus orbium coelestium («О вращениях небесных сфер»), в котором он доказал, что именно Солнце, а не Земля является центром нашей Солнечной системы. Двадцативосьмилетний Андреас Везалий впервые в своей работе De Humani Corporis Fabrica («О строении человеческого тела») точно описал анатомию человека и метод ее изучения, проложив путь для современной научной медицины.

Книга Везалия – это олицетворение слияния науки, технологии и культуры, какого не встретишь, возможно, ни в одном другом произведении. Она появилась как квинтэссенция живительного духа эпохи Возрождения и представляет собой в некотором смысле наивысшее выражение образа мыслей, свойственного тому времени: празднуя возвращение к логике и методам наблюдения древних греков, автор избегает их пристрастия к гипотезам и философским спекуляциям, возрождая лучшие традиции античности и избавляясь от ее ошибок. Особенно ярко это выражено в языке текста, который представляет собой научную редакцию латинского, напоминающего самую точную римскую риторику. Публикация Fabrica, как ее обычно называют, позволила медицине выйти наконец из средневекового мрака, в который ее погрузили разнообразные компиляторы, интерпретаторы и переводчики Галена. Здравый смысл и научная непредвзятость пронизывают суждения автора, воспитанного на лучших произведениях классики, хорошо владеющего языком и знающего литературу двух древних культур, человека, который проникся вновь открытыми для человечества ценностями античности, подарившими Европе эпоху Ренессанса.