Шервин Нуланд - Врачи [Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству] [litres]

Непревзойденное мастерство Лаэннека как преподавателя и диагноста не означает, что он мог гораздо больше сделать для своих пациентов, чем его герой Гиппократ две тысячи триста лет назад. Справедливости ради следует отметить, что его коллеги хирурги добились определенного прогресса в лечении большого числа внешне очевидных недугов и даже усовершенствовали некоторые инструменты и разработали новые операционные техники. С другой стороны, врачи все еще пытались повлиять на нарушенный гуморальный баланс своих пациентов. Они по-прежнему практиковали очищение и рвоту, хотя теперь для применения этих методов у них были несколько более сложные обоснования. Такое лечение, называемое эмпирическим в силу того, что медики оценивали его полезность, опираясь исключительно на личный опыт, иногда имело устойчивый физиологический эффект, который будет открыт позже совершенно случайно. Например, кровопускание при остановке сердца из-за скопления жидкости в легких. Поскольку подобная терапия во многих случаях признавалась эффективной, она рекомендовалась для лечения болезней, которые казались связанными с теми, где ее применение было успешным, но на самом деле не имели с ними ничего общего. Распространение такого рода мышления во всех направлениях привело к созданию большого числа терапевтических методов, не имеющих научного обоснования, особенно когда они опирались на теорию причинно-следственной связи, выдвинутую Гиппократом. Например, Фуке, который был одним из преемников Лаэннека в Шарите, лечил лихорадку седативными препаратами, а при тяжелой диарее прикладывал пиявок к анусу.

Как профессор медицины Французского колледжа, Лаэннек читал курс лекций и проводил регулярные учебные обходы в больнице Шарите. По мере увеличения его известности расширялась и его частная практика. К тому же наступил момент для публикации второго издания De l’Auscultation Mediate. Кроме того, он по мере необходимости продолжал писать статьи для медицинских журналов, из чего нетрудно понять, что после назначения в 1822 году на должность профессора ему приходилось трудиться больше, чем когда-либо. И это в то время, когда его хронически ухудшающееся здоровье привело к такому истощению сил, что непонятно, как он вообще мог работать.

В октябре 1822 года Лаэннек пригласил свою дальнюю родственницу, вдову Жаклин Аргу переехать в квартиру, где он жил вместе с племянником Мерьедеком, чтобы она помогала вести хозяйство, освободив его от некоторых утомительных повседневных забот. Женщина была благочестивой католичкой, что означало, как он писал в письме к Кристофу, что «благодаря ее религиозности и возрасту (сорок два или сорок три года) никому не придет в голову ничего дурного». Кроме того, кто бы мог проявить такую неучтивость и предположить, что у изможденного туберкулезом профессора возникнет непристойное желание, которое скорее может овладеть более здоровым телом?

Оказалось, было немало злобных и грубых людей. В течение двух лет личная жизнь Лаэннека стала предметом разнообразных глупых сплетен в медицинских и общественных кругах Парижа. То, что мадам Аргу была образцом добродетели и благочестия, а также прекрасно справлялась с домашним хозяйством как-то упускалось из виду. Что имело значение, так это шанс ради забавы уязвить знаменитого профессора и его благочестивую родственницу. В итоге 16 декабря 1824 года г-жа Аргу из вдовы была произведена в жену, вероятнее всего, с целью заткнуть рты клеветникам, а не по причине возникших романтических чувств. Но она и ее новый супруг зашли еще дальше, и весной 1825 года Жаклин Лаэннек, едва расставшись с титулом невесты, забеременела. Новость, что он наконец станет отцом, вдохнула в ее мужа новые силы и энтузиазм. Он начал строить планы, а значит, он надеялся, что его жизнь будет долгой и он увидит, как растет его дитя. К сожалению, несколько месяцев спустя мать подцепила какую-то инфекцию и во время тяжелой неизвестной болезни потеряла ребенка.

К тому моменту, когда в апреле 1826 года второе издание его выдающейся книги вышло в свет, горечь из-за выкидыша у жены, неотложная тяжелая работа и постоянное обострение проблем с дыханием привели к окончательному истощению сил Лаэннека. Он больше не мог отрицать, что смертельно болен. Лихорадка и боли в груди начали быстро обостряться. Он кашлял густой, дурно пахнущей субстанцией, состоявшей из разрушенных тканей его легких. Впервые Мерьедек с помощью стетоскопа услышал пугающие звуки, указывающие на наличие туберкулезной полости в верхней левой части груди своего дяди. 20 апреля Лаэннек составил завещание.

Пришло время вернуться домой в свою любимую Бретань. Возможно, там он мог бы немного восстановить свои силы, но независимо от результата Лаэннек решил больше никогда не возвращаться в Париж. 30 мая крайне изможденный и смертельно бледный он с большим трудом в последний раз сошел вниз по лестнице своего дома в Париже. Одетый в свой обычный черный костюм, опирающийся всем невесомым дрожащим телом на руку своей жены, он был похож на человека, спускающегося шаг за шагом в свою могилу.

Дорога домой была мучительной. Наконец, после десяти тягостных дождливых дней, на горизонте показались холмы, окружающие Керлуарнек. Дождь милосердно остановился, и солнце сверкало во всем великолепии раннего июньского утра, когда Лаэннек ступил на землю из своего экипажа навстречу приветствующей его толпе местных фермеров и крестьян из его поместья. Он вернулся домой, но слишком поздно.

Умирающему оставалось шесть коротких недель. Время от времени сосед вывозил его на прогулку по окрестностям в маленькой коляске. Лаэннек часто посещал местную часовню Сент-Круа и в ответ на его молитвы вскоре наступил короткий период улучшения, во время которого он смог обойти свои владения в сопровождении друзей и двоюродных братьев, которые приехали в последний раз увидеться и попрощаться с Рене. В середине второй недели августа лихорадка вернулась с новой силой и погрузила свою жертву в состояние бреда.

В полдень 13 августа сознание Лаэннека ненадолго прояснилось. Он взглянул на жену, не отходившую от его постели, из последних сил приподнялся, пытаясь принять вертикальное положение, медленно снял с пальцев кольца и положил их на прикроватную тумбочку. «Я делаю это, – едва слышно произнес Лаэннек, – потому что в любом случае кому-то вскоре пришлось бы оказать мне эту услугу. Мне хочется избавить их от этой неприятной обязанности». Это были его последние слова. Двумя часами позже Рене Лаэннек, известный на весь мир врач, изобретатель первого диагностического медицинского инструмента, стал еще одной жертвой туберкулеза, того самого бедствия, истинную природу которого он разоблачил.