Карла Вайганд - Камеристка

— Но я не хочу жаловаться, — улыбнулась бывшая богиня французского двора, — мне позволили читать книги.

При этом она указала на два экземпляра, лежавшие на не очень чистой подушке.

Это были «История знаменитых, кораблекрушений» и «Путешествие в Венецию».

— В этой, — королева взяла в руки последнюю книгу, — встречаются имена людей, которых я ребенком знала как гостей моих родителей в Старом венском Хофбурге.

Собственно, совершенно естественно, что воспоминания этой униженной женщины обращались в прошлое, ведь ее настоящее было ужасно, а будущее не менее страшно, подумала я, и мне пришлось овладеть с собой, чтобы не расплакаться.

Когда через час время визита истекло, Мария-Антуанетта очень сердечно поблагодарила нас и передала приветы своей невестке мадам Елизавете и детям, если мы будем в Тампле.

Мы с мадам Франсиной поспешили покинуть тюрьму. Еще несколько дней после этого мы пребывали в удрученном состоянии.

На протяжении лета 1793 года почти все европейские страны объявили войну Франции.

— Они возмущены жестоким убийством Людовика Шестнадцатого, — сказала моя госпожа. — Герцог Кобургский теперь отвоевал назад австрийские Нидерланды, это придало союзникам дополнительный стимул.

В Тампле Марии-Антуанетте было сравнительно легко следить за ходом войны; в Консьержери она только по случайно уловленным обрывкам разговоров узнавала о происходящем. Но она могла догадываться, что революционные войска теперь в меньшинстве против союзников.

Одно событие этого лета 1793 года взволновало всех: на Жан-Поля Марата совершили покушение. Все революционные газеты буквально захлебывались от отвращения к «трусливому, коварному нападению», которому подвергся один из самых дурных подстрекателей народа того времени. «Друг народа» посвятил злодейски убитому экстренный выпуск, один экземпляр которого я храню и до сих пор, чтобы ближе познакомить читателей с личностью убитого.

«Из-за кожной болезни он проводил большую часть времени в ванне. Там его и заколола в воскресенье, 13 июля 1793 года, молодая женщина по имени Шарлотта Корде. Около полуночи демуазель доставили в тюрьму аббатства, где она должна была ждать суда».

Полное имя молодой убийцы было Мари-Анна-Шарлотта Корде д'Арман, родилась она 27 августа 1768 года в Кане в Нормандии в семье дворянина. Она была очень образованной и интересующейся политикой правнучкой известного французского драматурга Корнеля. Когда депутаты-жирондисты бежали в Кан от якобинцев, чтобы здесь организовать сопротивление Марату, юная дама считала, будто этот человек символизирует закат Франции. Насколько я знаю, так до конца и не выяснили, действовала ли Шарлотта Корде по приказу жирондистов.

Процесс против нее был чрезвычайно коротким; в ее виновности сомнений не было. 17 июля, уже через четыре дня после кровавого злодеяния, она взошла на гильотину.

Огромная толпа была свидетелем ее казни. И я тоже находилась там, поскольку молодая женщина произвела на меня глубочайшее впечатление. Как просто можно было стать убийцей, если обстоятельства принуждали к этому, я сама знала очень хорошо. Случай в коридоре Версальского дворца я так и не смогла забыть.

Чувство собственного достоинства преступницы произвело впечатление даже на простой народ, который освистал палача, когда тот бил по щекам отрубленную голову своей жертвы.

Вдова Капет с растущей уверенностью надеялась, что революционеры не станут судить ее и выносить приговор.

— Это было бы крайне неумно, потому что освободители жестоко отомстят за меня.

Английский флот уже вошел в Тулон, и местное население сердечно приветствовало его. И в беспокойной Вандее союзников принимали с радостью.

— По всей Франции между тем уже взбунтовались крестьянские армии, которые по горло сыты всем, что называется «революцией», — утверждал папаша Сигонье. — Они очень разочарованы обещаниями и скудными результатами. Они ожидали большего.

Старик, кажется, был прав, так как Бабетта писала мне в начале лета 1793 года:

«Эмиль сказал, покажись еще хоть один революционер на его подворье, он прогонит его вилами, после того как сначала немножко помолотит ему шкуру цепом».

Моя семья и многие другие из деревни Планси не слишком оплакивали удачное покушение на издателя «Друга народа».

«Комитет общественного спасения» попал в переплет. Он сознавал ценность экс-королевы для успеха революции, поэтому они тайно устанавливали связи с Пруссией и Австрией, чтобы поторговаться за будущую судьбу Марии-Антуанетты.

— Собираются обменять ценную заключенную на всех революционеров, если дело дойдет до осады Парижа, — говорил Филипп де Токвиль. У маркиза были довольно надежные источники. Похоже, как и у папаши Сигонье. Но народ требовал ее казни. По столице снова ходили памфлеты с выдуманными преступлениями королевы.

Все радикалы энергично требовали суда над Марией-Антуанеттой и смертного приговора. Несколько разумных людей предостерегали:

— Подумайте о мести союзников.

Но они получали ответ:

— Именно потому, что враг скоро войдет в Париж, мы должны поспешить с процессом, иначе рискуем, что она ускользнет от справедливости.

В этой трудной ситуации судьи трибунала решили отравить вдову Капет в ее камере. Так не нужно будет судить ее — пунктов обвинения было очень мало, как уже стало известно. Не нашлось доказательств ее измены, а когда кого-нибудь приговаривали к смерти за расточительность?

— По указанию Марии-Антуанетты ни один человек еще не пострадал, — уверенно сказал маркиз де Сен-Мезон, — а ее будто бы порочного образа жизни недостаточно для смерти на гильотине.

Мадам Кампан считала:

— Если бы за меру взяли мораль, то это повлекло бы за собой казнь каждого десятого француза, причем из всех слоев населения.

Мысль об отравлении вскоре пришлось отбросить, ведь в том случае нужно думать, как поступить с преступником и его сообщниками. Преступление в отношении такой значительной личности современной истории нужно было планировать очень осмотрительно. Но времени для этого оставалось слишком мало. Убийство Марии-Антуанетты привлекло бы за границей нежелательное внимание, поэтому решили создать видимость демократического судебного процесса. Но вдове Капет требовалось предъявить хотя бы одно-единственное доказательство ее измены стране. Без этого нельзя было начинать процесс против нее.

— Перед всем миром мы оказались бы подлыми убийцами, — говорили более разумные, — если бы приговорили ее к смерти на основании этих скудных доказательств.