Карла Вайганд - Камеристка

— Никогда не позволяй ничего подобного, дорогая, иначе ты навсегда станешь легкой добычей для господ.

На следующий день мы узнали от злорадно улыбающегося пажа Франсуа, что герцог де Фажоле явился с царапинами на лице, которые не смог скрыть даже толстый слой пудры. Его величество поинтересовался, «какая дикая кошка его так отделала».

Теперь предстояла еще последняя церемония в этот богатый событиями день: благословение брачной постели архиепископом Реймским. Его слова были слышны даже в коридоре, служки размахивали кадильницами так, что становилось страшно, как бы супружеская пара не задохнулась от клубов дыма, а архиепископ щедро обрызгивал брачное ложе святой водой.

Сам король, изображая камердинера своего внука, протянул ему ночную рубаху из тяжелого шелка, украшенную шитьем.

Герцогине Шартрез было позволено помочь юной невесте, которая выглядела совершенно очаровательно в своем шелковом ночном одеянии, так же богато украшенном кружевами.

Перед любопытными взорами придворных дети — ей четырнадцать, ему шестнадцать — послушно улеглись в общую большую супружескую постель, оба красные от смущения. Придворные наконец удалились и оставили их наедине.

Чего бы ни ожидала Мария-Антуанетта — все равно ничего не произошло. Ее супруг не сделал никаких попыток к сближению, только добродушно пожелал «спокойной ночи», повернулся на бок и уснул.

И подобное положение дел не менялось еще долгое-долгое время.

Не имея опыта в любовных делах, дофина, однако, знала от своей матери и одной из старших сестер о том, что обычно происходит между супругами. Поэтому молодая женщина была сбита с толку поведением Людовика. С другой стороны, она была рада, что не подверглась «мукам любви». Ее сестра Каролина с ужасом рассказывала ей о первой брачной ночи и о ее ужасных мучениях.

Все это она поведала моей госпоже позже, когда уже могла вспоминать обо всем со смехом. Однако пока при дворе процветали слухи. Камеристки каждое утро осматривали королевские простыни, ища следы утраченной девственности, но ничего не находили.

Граф Мерси обещал императрице Марии-Терезии незамедлительно сообщать в Вену обо всех событиях. Контроль Франции был чрезвычайно строгий, чиновники перехватывали каждую почтовую посылку и при необходимости подвергали беспощадной цензуре, но Мерси повезло. Он нанял молодых венгерских и австрийских курьеров, которые доставляли тайными тропами его отчеты Марии-Терезии, а также ее ответы ему.

То, что граф сообщал своей госпоже, вызывало у нее озабоченность: дофин с самого первого разговора с Марией Антуанеттой не проявил ни малейших признаков склонности к дофине и не попытался понравиться ей — ни на публике, ни приватно.

И при дворе в Версале все отчетливее стали звучать сигналы тревоги. Людовик XV и его министры были не на шутку встревожены будущим династии Бурбонов.

«Способен дофин иметь детей или нет?». Вот в чем был вопрос. Повсюду в стране уже начали смеяться над наследником трона. Однако придворные врачи — а эти ученые господа должны были в конце концов знать — объясняли, что юному супругу всего пятнадцать и ему нужно время, чтобы приступить к исполнению супружеских обязанностей.

На самом деле Людовик страдал от фимоза, сужения крайней плоти. Если он оттягивал ее, то такая манипуляция вызывала сильную боль, и это не давало ему возможности быть с женой. Даже небольшое возбуждение вызывало у него страх. Людовик начал избегать своей хорошенькой жены, чтобы не впасть в искушение. Врачи предложили ему сделать простую операцию, чтобы устранить этот «неприятный каприз природы».

— Она будет немножко болезненной, но после вы станете совершенно здоровы, мой принц, — объяснял ему старший придворный врач.

Но Людовик героем вовсе не был. Он ужасно боялся даже малейшего проявления боли. Взамен радостей супружества он набивал себе живот сладостями и становился все более бесформенным. Он держался как можно дальше от Марии-Антуанетты и больше не спал с ней в одной постели. Дело доходило до того, что если этикет требовал присутствия обоих, он попросту игнорировал жену.

Они редко бывали вдвоем. Постоянно вокруг них толпились придворные и слуги. Все замечали, что дофин не обращает внимания на свою супругу. Этот брак был темой номер один для разговоров при дворе и во всей Франции, и даже за ее пределами следили за этой драмой, разумеется, с определенной долей злорадства. В Версале потешались над толстым Людовиком и его хорошенькой неудовлетворенной женой. Конечно, за ним еще никогда не замечали склонности к своему полу, значит, причина должна была быть в Марии-Антуанетте. Все гадали: если дофина снимет все свои роскошные туалеты, что там предстанет взору? Исподтишка поговаривали о чем-то отвратительном на ее как будто бы таком красивом теле, что отбило у супруга всякую охоту.

Но недель через восемь поведение кронпринца, однако, изменилось. Сбитый с толку подросток постепенно начал доверять своей жене, которая всегда была настроена к нему дружелюбно. Он снова начал разговаривать с ней и искать ее общества. Неуклюжий Людовик вваливался в ее покои и долго беседовал с Марией-Антуанеттой, высылая всех посторонних из комнаты.

Он говорил со своей женой о супружеских обязанностях и о том, что хорошо знает об этих отношениях, но решил подождать с этим, пока ему не исполнится шестнадцать. Этот возраст казался ему самым подходящим для интимных отношений между супругами.

Мария-Антуанетта очень обрадовалась этому, а граф Мерси мог доложить своей императрице, что дофина завоевала Людовика тем, что она такая веселая и живая, что сдержанный принц поддался ее обаянию.

Однако 23 августа, то есть в день рождения юного супруга, невеста снова осталась нетронутой. Тогда стало окончательно понятно, что без операции это было невозможно, Мария-Антуанетта попыталась утешить бедолагу, но тот поспешно, как будто спасаясь бегством, покинул замок и, пристыженный, ускакал в ближайшие леса. Появились даже опасения, как бы принц не сделал что-нибудь с собой.

Лишь много времени спустя он, обессилев от усталости, вернулся во дворец, скрылся в своих покоях и в последующие дни был ни для кого не доступен. Во дворце волновались, так как молодой человек не реагировал ни на что. Он даже отказывался принимать пищу. Только Антуанетте удалось выманить его из его спальни.

Моя госпожа, графиня дю Плесси, между тем была представлена при дворе. Король должен был официально назначить ее придворной дамой своей внучке.

К этому знаменательному событию из Арси-сюр-Оба прибыл ее супруг, он не мог бросить свою красивую молодую жену на съедение гиенам в Версале. Однако несмотря на свою молодость, графиня была достаточно умна и могла за себя постоять.