Владимир Зарвин - Идя сквозь огонь [СИ]

Тот поджидал его, опираясь на меч, и, казалось, вовсе не собирался вступать в поединок. Однако Торвальда это не обескуражило. Занеся для удара секиру, он с яростным ревом бросился на врага.

Гибель старого наемника казалась всем неотвратимой, но в последний миг Гуннар резко шагнул в сторону, и удар, способный рассечь его надвое, пришелся в пустоту. Прежде чем Торвальд осознал ошибку, меч исполина взмыл к небу и, описав широкую дугу, обрушился на его ключицу.

— Ну, и кто кого развалил? — с улыбкой произнес Гуннар, созерцая бьющееся в судорогах тело. — Ладно, брат, я не в обиде на тебя. Умри с миром!

Он провел клинком над плечами Торвальда, и голова наемника откатилась прочь. Сорвавшиеся с меча капли крови упали на Бродериксена, забрызгав ему лицо и одежду.

— Что ж, Торвальд выбрал свой путь! — нарочито громко произнес Гуннар, обращаясь к сторонникам мертвого врага. — Теперь ваша очередь выбирать!

Вы можете покинуть лагерь и двинуться на запад, в Ливонию, а можете остаться здесь и попытать счастья с господином Ральфом и мной. Тем, кто выберет путь чести, я прощу их нынешнюю измену. Тот же, кто бросит нас ныне, назад может не возвращаться, ибо его ждет участь Торвальда!

Наемники подавленно молчали, глядя на останки грозного бойца. Гуннар ревниво следил за тем, чтобы солдаты не сомневались в его власти, и смерть товарища, посмевшего возразить главарю, стала для них страшным уроком.

— Ну все, хватит пялить глаза! — вывел их из оцепенения властный голос предводителя. — Схороните сего храбреца, как подобает, и если кто помнит слова молитв, пусть помолится за упокой его души. Как-никак, Торвальд был добрым католиком!

— Лучше, если это сделаешь ты, Лейф! — обернулся он к белобрысому солдату со шрамом. — Сдается, вы были друзьями. И подбери с земли секиру! Жаль будет, если заржавеет…

Лейф нагнулся к своему топору, опасливо косясь на меч Гуннара. Он ждал, что вожак наемников поступит с ним так же, как поступил с его приятелем, однако на сей раз убийца не стал проливать кровь.

— Не бойся, брат! — рассмеялся старец, следя за осторожными движениями Лейфа. — Без нужды я не убью и муху!

— Пусть тебе нынешние события послужат уроком, — обернулся он к Бродериксену, — если сдержишь обещание и пойдешь со мной до конца, я стану тебе защитой и опорой. Но если захочешь обмануть меня и сбежать, я отрублю тебе ноги, а после искромсаю мечом! Верь мне, господин рыцарь! И поспеши умыться, у тебя на щеке кровь…

Облегченно вздохнув, Ральф двинулся к бочке с водой, дабы смыть с себя кровавые брызги. На сей раз небо проявило к нему милосердие, не дав Торвальду погубить столь удачно начатое дело.

Умываясь, он почуял на себе чей-то неприязненный взгляд. Оглянувшись, Бродериксен увидел Лейфа, стоявшего невдалеке от него.

— Тоже умыться желаешь? — вопросил его Ральф, чтобы завязать разговор. — Подходи, я уже завершил омовение!

— Жаль, я не прикончил тебя на дороге! — процедил сквозь зубы наемник. — И Торвальд был бы жив, и нам бы не пришлось исполнять твою волю!

— Думай, что хочешь! — усмехнулся лазутчик. — Когда на твои плечи ляжет рыцарская цепь, ты будешь мне благодарен!

Уже третий день Надира гналась за врагом, чудом ускользавшим от ее мести. Неуловимость Бутурлина дочь Валибея объясняла помощью шайтана, покровительствующего вероломному московиту.

Пролежав несколько суток без сознания, она невольно дала Бутурлину фору, коей боярин сполна воспользовался. Все, что оставалось теперь Надире, это идти по следам неприятеля, расспрашивая о нем встречных путников.

К ее изумлению, убийца отца не спешил возвращаться в Московию. Судя по рассказам людей, встречавших его на дорогах Унии, Бутурлин гнал коня на восток, в сторону Дикого Поля.

Сие казалось Надире вдвойне странным, поскольку там, куда направлялся боярин, его не ждало ничего, кроме жажды, бескормицы и смерти. Край, именовавшийся Диким полем, служил прибежищем тюркских племен, каждое из коих считало свои долгом поквитаться с убийцей Владыки Степи.

Однако Надира мнила, что честь расправы с Бутурлиным принадлежит ей, и торопилась догнать московита, прежде чем его настигнет смерть от чужой руки.

Впрочем, сделать сие оказалось непросто. Лошадь, купленная Надирой за две серебряных пряжки у Матвея и Агнессы, не отличалась резвостью и быстро утомлялась.

Чтобы не загнать коня, дочери Валибея приходилось то и дело останавливаться на отдых, отчего расстояние между ней и Бутурлиным неизбежно возрастало. Но другого выхода у девушки не было — потеряв лошадь, она бы вовсе утратила шанс догнать московита.

Еще больше Надиру удручало отсутствие оружия. Метательного ножа было явно недостаточно для осуществления ее мстительных планов. К тому же, в дороге она могла встретить разбойников или других любителей наживы, от которых ей было нечем отбиться.

Если бы проклятия Надиры, посланные обокравшему ее Сопле, сбылись, под ногами предателя давно бы разверзлась бездна, кишащая змеями и скорпионами.

Попадись он ныне в руки мстительницы, Надира бы не пощадила вора и, скорее всего, освежевала бы его живьем. Но дочь Валибея умела помнить о главном. Сперва нужно было покарать убийцу отца, а затем уже мстить собственным обидчикам.

В глубине души она разумела, что без боевого коня, сабли и лука со стрелами ее шансы отомстить московиту невелики. Но ненависть к врагу придавала ей силы, побуждая забыть о тяготах и невзгодах пути.

«Аллах свидетель, я найду Бутурлина и отплачу ему за содеянное зло, — поклялась себе Надира, — кровь моего отца будет отмщена, иначе мне не жить на земле!»

Словно утверждая ее клятву, вдалеке глухо зарокотал гром. Затянутое тучами небо собиралось разразиться ливнем, и, отложив на время планы мести, Надира стала искать укрытие от дождя.

В конце пятнадцатого века большая часть польской шляхты еще пользовалась обоюдоострым мечом, но кривая сабля, прорезавшая кожу тюркских доспехов, уже завоевывала сердца рыцарей Унии.

И если по дороге Польско-Литовской Державы проезжал верховой, вооруженный саблей, встречные путники знали: он возвращается с южной границы. Порой они ошибались, ибо какой-нибудь франт, не вдыхавший запаха крови и гари, мог привесить к поясу саблю, просто отдавая дань моде.

Двое таких молодых людей, вооруженных саблями, как раз беседовали, стоя на крыльце постоялого двора. Один из них смуглый красавец с длинными волосами, зачесанными назад, явно принадлежал к высшей знати, его же юный спутник, остриженный по-польски в кружок, походил на провинциального шляхтича, исполняющего при вельможном пане обязанности оруженосца.