Владимир Зарвин - Идя сквозь огонь [СИ]

— А ты не мог его спутать с кем-то иным? Сам ведь говорил, что московиты, с их бородами, все на одно лицо…

— Нет, брат, сию рожу я среди сотен других узнаю! — взъярился казак. — Она мне до сих пор является в страшных снах!..

— Где же ты с ним встретился? — боярин вдруг ощутил прилив волнения. — Сказывай!

— Проходя мимо княжьего двора, узрел! — поморщился казак. — Он с другими возчиками привез туда поленья…

— Сдается мне, я разумею, кто сей человек… — задумчиво потер лоб Бутурлин. — Никакой он не московит. Враг иноземный!

— Что тут у вас? — обратился к побратимам, подойдя сзади, Флориан. — Петр кого-то, встретил?

— Да, старого знакомого! — процедил сквозь зубы Газда. — Чтоб его наизнанку вывернуло!

— Похоже, встреча не принесла тебе радости, — покачал головой юноша.

— Так же, как и мне! — вскочил в седло Бутурлин. — Нам нужно спешить на княжий двор. Похоже, тать что-то замыслил!

Едва ли Великий Князь смог бы упрекнуть в праздности старшего боярина Воротынского. От рассвета и до заката сей державный муж прилагал усилия к тому, чтобы стольный град не испытывал ни в чем недостатка.

Михайло Кондратьевич без устали заботился о своевременном сборе податей с окрестных деревень, лично принимал на княжьем дворе жалобы и челобитные от подданных Московского Владыки.

И его усилия были видны всем. За время управительства Михайлы вокруг Москвы, как грибы, выросли купеческие посады, слободы оружейников и гончаров.

Не забывал боярин и о своих прямых обязанностях. Благодаря его присмотру, княжьи палаты содержались в образцовом порядке и чистоте.

Однако нынче боярина заботило иное. Хорошо разбираясь в приметах, он знал: жаркое лето ведет за собой лютую зиму. Нынешнее лето было особо знойным, что сулило грядущей зимой немилосердную стужу. Чтобы благополучно ее пережить, Москве нужны были, большие запасы дров и угля.

Разумея сие, боярин созвал старост подмосковных деревень и велел им начать заготовку топлива. Во исполнение его наказа вскоре в столицу потянулись обозы, груженые древесиной.

Каждая деревня платила подать, как могла. Одни селения посылали в Москву дрова, другие — уже готовые к растопке поленья. Не обошла сия повинность стороной окрестных собирателей хвороста и углежогов.

Ранним июльским утром на княжий двор въехал обоз, груженый светлыми, хорошо просушенными поленьями. Такое топливо княжеские слуги принимали с особой охотой, поскольку его сразу можно было употреблять в дело.

Воротынский, следя за разгрузкой дров, отметил усердие возчиков и одарил их медной мелочью. Деревенский староста, сопровождающий обоз, принял ее, не переставая кланяться и прославляя щедрость боярина.

— Можешь не благодарить! — снисходительно усмехнулся распорядитель княжьего двора. — Твоя деревня на хорошем счету.

Платили бы все дань так, как вы, на свете не было бы державы сильнее Москвии!

— Так-то оно так, боярин, да только лето сие едва ли было к нам милосердно! — вздохнул староста. — Солнце сожгло посевы, насилу собрали урожай!

— Но всё же собрали, — усмехнулся Воротынский, — как молвили в старину: «конец — делу венец»!

— Сказано, однако нам самим ныне голодно, да и сын у меня захворал, — чуя доброе настроение Воротынского, староста попытался его разжалобить в надежде получить еще пару медяков, — спину ему хворью свело. Лежит на печи, болезный, разогнуться, не в силах…

— То-то я не вижу его подле тебя! — прервал поток его жалоб боярин. — А кто тогда сей молодец за твоей спиной, зять али племянник? Что-то раньше я не видывал его на Москве!

— Да это селянин из соседней деревни! — староста поспешно отступил в сторону, чтобы не загораживать от боярских глаз своего помощника, — у них промыслов мало, так он к нам, подался…

Придирчивым взором боярин оглядел молодого возчика. На вид ему было не больше тридцати. Худощавый, но жилистый, парень был явно крепче, чем казался с виду.

Светлая кожа и более узкие, чем у московитов, скулы выдавали в нем северянина, равно, как и острая козья бородка. Жители Московии предпочитали носить бороду лопатой и после сорока лет редко ее подстригали.

Сия особенность не осталась незамеченной Воротынским, бдительно следившим за тем, чтобы на княжьем дворе не появлялись случайные люди.

— Кто таков будешь? — сурово вопросил он парня. — Откуда родом?!

— Из Пскова буду… — сильно налегая на «о», как и подобает северянину, ответил тот с поклоном, — в наших краях ныне голодно, вот мы всем родом и перебрались поближе к Москве…

— Близ Москвы, верно, сытнее будет! — рассмеялся Воротынский. — Что скажешь, дед, каков из него работник?

— Трудится на совесть, что накажешь, исполняет… — степенно погладил седую бороду староста. — До вина не больно охоч. Чего еще надо?

— Не охоч до вина? — глаза боярина широко раскрылись от изумления. — Тогда ему несладко будет на Москве! Здесь народ без вина не рождается и не умирает!

— Слушай, а может, он лазутчик иноземный? — сурово сдвинул брови к переносице Воротынский. — Сказывают, немцы да шведы не больно любят пить вино!

— ?.. — испуганно охнул староста, падая на колени. — Помилуй, боярин! Знай я, что он — швед или немчин, разве привел бы его на княжий двор?

— Ладно тебе убиваться, дед! — успокоил его Воротынский. — Пошутил я, разве не видишь?

— Отец родной, не погуби! — продолжал причитать старик. — Ты ведь знаешь, как верно мы служим Москве!..

— Говорю же, пошутил! — боярин отнял у старосты свою руку, кою тот пытался поцеловать. — Вот тебе на утешение!

Он вытряхнул из кошелька на траву горсть медных монет. Рассыпавшись в благодарности, староста и его работник принялись их собирать.

— Идите, выпейте за здоровье Московского Государя, — напутствовал их Воротынский, — а теперь все прочь со двора!

Поклонившись в пояс боярину, возчики надели шапки и стали выезжать с княжеского подворья. Воротынский же направился в покои Владыки, чтобы доложить ему о своих успехах.

Он даже не мог помыслить о том, насколько был близок к истине, в шутку назвав лазутчиком козлобородого возчика дров. Под личиной смирного, равнодушного к выпивке псковитянина скрывался никто иной как Ральф Бродериксен.

— Как ты себя чувствуешь, дитя? Пережить столь сильное потрясение нелегко даже зрелому человеку, в твоем же нежном возрасте и вовсе непросто!

Размеренный голос Королевы вырвал Эвелину из плена раздумий о пропавшем без вести Дмитрии и храбром Ольгерде, едва не погибшем во имя ее спасения.

— Благодарю за заботу, Государыня, — с поклоном ответила она Владычице Державы, — все случилось так быстро, что я не успела испугаться…