Владимир Зарвин - Идя сквозь огонь [СИ]

Дорогу с Эвой делили ее служанка Дорота и горничная, жмудинка Олдона, чьими обязанностями было прислуживать панне в дороге. Но Ольгерд предпочел сам налить в кубок княжны вина из походного меха.

Поблагодарив его, девушка отпила глоток кисловатого напитка на основе перебродившей смородины. Не столь пряный и хмельной, как дорогие вина, он хорошо утолял жажду и не давал своему потребителю излишне пьянеть.

Вино убрало напряжение из ее души, но полностью расслабиться княжна все же не смогла. Присутствие Ольгерда по-прежнему ее смущало. Это не укрылось от внимания шляхтича.

— Вельможная панна, поверьте, мне меньше всего хотелось доставить вам неудобство, — вымолвил он извиняющимся тоном, — я вижу, мое общество вас тяготит. Но все же прошу потерпеть его до Самбора. Клянусь, на всем протяжении пути я не сделаю ничего, что бы вас огорчило…

Щеки Эвы запылали от смущения, и она стыдливо опустила взор. Девушке самой не хотелось обижать холодностью человека, спасшего ей жизнь. Но как объяснить спасителю, что сердце ее несвободно и пылает страстью к другому?

— Вы неверно меня поняли, рыцарь… — выдавила она из себя, преодолевая робость. — Я испытываю к вам самые добрые чувства…

Княжна оглянулась, пытаясь убедиться в том, что стоящие поодаль служанки и воины отряда не слышат ее слов. — Я боюсь сама причинить вам боль…

— Вы? Боль? — поднял на нее изумленные глаза шляхтич. — Возможно ли такое?

— Я должна вам многое объяснить… — не найдя в душе сил с ходу рассказать Ольгерду, о любви к Бутурлину, Эвелина решила начать издалека. — В детстве у меня был друг. Самый добрый и чуткий, какого можно представить… Он свято хранил мои тайны, утешал меня в часы скорби, хотел всегда быть рядом…

Тогда еще я не знала любви, и его чувства казались мне лишь детской привязанностью. А он хранил их в сердце, терпеливо ожидая, когда во мне вспыхнет ответная страсть…

Потом я встретила другого человека и поняла, что значит любить. Он спас мою жизнь и честь, отплатил убийцам за смерть отца. Но любовь к нему я ощутила раньше. Еще по дороге из Московии на Литву, где свел нас Господь, ко мне пришло чувство, в коем я так долго боялась себе сознаться…

А мой друг детства по-прежнему любит меня, даже не помышляя о других девицах. Вот и сейчас я еду в Самбор, чтобы увидеть его, хотя знаю, что наша причинит ему боль.

Но иного выхода у меня нет. Он единственный, кто может принести весть о близком мне человеке. Я надеюсь, он поймет и простит мои чувства к другому…

Не гневайтесь, пан Ольгерд, но когда вы смотрите на меня, у вас в глазах те же нежность и грусть, что у моего друга. И так же, как в случае с ним, я не смогу ответить вам взаимностью…

Эвелина умолкла, окончательно смутившись. Молчал и Ольгерд, погруженный в раздумья о превратностях любви.

— Когда я впервые увидел вас при дворе, мне почудилоь, что ангел небесный спустился на грешную землю… — произнес он наконец. — Столь дивной была ваша чистота среди придворных сплетен и жеманства. Вас нельзя было не полюбить…

— Благодарю вас, вы очень добры ко мне… — вновь смутилась Эвелина.

— Скажите, панна, тот, кого вы любите, знает о ваших чувствах к нему? — осмелился шляхтич задать вопрос княжне.

— Знает и любит меня в ответ, — грустно улыбнулась Эва. — От него давно нет вестей, но сердце мне подсказывает, что он жив. Видно что-то мешает ему известить меня о своих делах. Он достойный человек и, зная, что я жду его, никогда бы не стал испытывать мое терпение…

— Охотно вам верю, — кивнул головой рыцарь, — недостойного человека вы просто не смогли бы полюбить! Но почему у вас не выходит свидеться с ним?

— Потому что он — вассал Великого Московского Князя, — вздохнула Эвелина. — И Государь, и Государыня против нашего союза. Они прилагают все усилия, чтобы разлучить меня с Дмитрием.

Я испросила у Королевы разрешения побывать в Самборе, надеясь, что проживающий в крепости мой друг Флориан знает о его судьбе. По долгу службы он часто ездит на Москву. Может, ему удастся разузнать правду о моем любимом?..

Если бы Государыня знала, с какой целью я направляюсь в Самбор, она бы меня ни за что туда не отпустила. Так что, вольно или невольно, вы теперь посвящены, в мою тайну!

— Что ж, вельможная панна, я разумею вас, — понимающе кивнул девушке Ольгерд, — и обещаю хранить поведанную вами тайну, как хранил бы ее ваш друг!

Пусть вас не смущают мои чувства. Впредь я не дам повода упрекнуть меня в бестактном упоминании о них. Господь посылает мне разные испытания. Что ж! Теперь среди них будет испытание неразделенным чувством…

— О каких испытаниях вы говорите? — полюбопытствовала Эвелина.

— Они преследуют меня давно… — по лицу шляхтича пробежала улыбка, в коей насмешливость странно переплеталась с болью. — Но я не ропщу. Каждый из нас выбирает собственный путь и отвечает за свои грехи!

— За какой же грех вы платите? — не смогла удержаться от вопроса княжна. — Я редко встречала людей, обладающих вашей способностью к состраданию. Чем вы могли прогневить Господа?

— Поверьте, я тоже не безгрешен. Спаситель как-то сказал, что человек, взирающий на женщину с вожделением, в мыслях уже был с ней. Иначе говоря, согрешил в глазах Божьих…

И я поддался греху, но помышляя не о любви. Мне было суждено родиться младшим сыном, а это значило, что титул отца и его земли должен был унаследовать мой старший брат.

Все, что мне оставалось, — это идти в услужение к какому-нибудь магнату и до конца дней прозябать в оруженосцах. Но еще хуже было другое.

Брат, коему и так несказанно повезло, с детства издевался над моей будущностью, не упуская случая сравнить меня с холопом или собакой, приносящей в зубах хозяйские сапоги.

Я бросался в драку, но получал отпор и уходил ни с чем, отплевываясь кровью. Правда, когда я вырос, спеси у братца поубавилось, тем паче, что в воинских искусствах я не только догнал его, но и порядком обошел.

Однако это ничего не меняло. Ему светили рыцарская цепь и шпоры, меня же ждала роль вечного слуги, подъедающего с чужого стола объедки. От такой участи многие мои сверстники, младшие сыновья мелкой шляхты, уходят в леса, чтобы разбойничать на большой дороге.

Но я бы не смог мстить миру за его несправедливость, творя зло собственными руками. Мне было проще смириться с незавидным положением сокольничьего или оруженосца…

Я бы покинул отцовский замок, не наломав дров, но мой брат опять все испортил. Накануне его посвящения в рыцари он вновь стал глумиться надо мной, на сей раз сравнивая меня с золотарем.

В тот миг я не сдержал ярости и, бросившись на грубияна, сшиб его с ног. Я уже хотел обрушить кулак на самодовольную рожу негодяя, но что-то помешало мне исполнить свой приговор.