Анджей Иконников-Галицкий - Литерный А. Спектакль в императорском поезде

И про Алексеева мало кто знал до Первой мировой войны. В ходе войны выяснилось, что он — выдающийся стратег. Во всяком случае, такая репутация сложилась; мы не будем судить, справедливо ли — не наше это дело. Во время Галицийской битвы 1914 года он был начальником штаба Юго-Западного фронта. Русские войска имели успех, взяли Львов и дошли до Кракова; лавры поделили между собой генералы: главнокомандующий Иванов, командующие армиями Рузский и Брусилов, ну и, конечно, Алексеев. (Тут имели значение фамилии: такие типично русские, из гущи. Плеве, Эверт или, подавно, Ренненкампф, если и одерживали победы, не могли претендовать на всероссийскую газетную славу. И даже Лечицкий с Юденичем — что-то не то.) В 1915 году Алексеев — главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта, как раз во время Великого отступления. В общем-то, войска под его командованием терпят поражение за поражением — но ему ставится в заслугу то, что не разгромили до конца. Он как бы спас армию. Если в четырнадцатом году он подобен Багратиону, то в пятнадцатом его осеняет тень Барклая. В результате, когда государь император принял обязанности Верховного главнокомандующего, начальником штаба взял к себе Алексеева. Понятно, что при главковерхе, не профессиональном военном, начальник штаба превращается в центральную фигуру Ставки.

Надо ради справедливости отметить одно обстоятельство. В Первой мировой войне русское военное командование (за редкими исключениями) больше всего старалось не принимать ответственных, а тем более рискованных решений. Чем выше начальник — тем тщательнее он перекладывает это бремя на нижестоящих. В итоге принимать бесповоротные решения приходилось тем, кому уже некуда спихнуть ответственность: командирам бригад, полков, батальонов и рот. Директивы Алексеева как начальника штаба фронта и как главнокомандующего — это своего рода благопожелания: вам надлежит делать то-то и то-то, но вообще-то смотрите по обстановке и решайте сами. Или: вы должны были поступить так, а вы поступили эдак, теперь пеняйте на себя. Дипломат.

Как здорово Алексеев умел лавировать между Сциллами и Харибдами, мы видим из того, что он вплоть до первых дней революции пользовался доверием государя (вообще-то мало кому доверявшего) и в то же время состоял в наилучших отношениях с Гучковым, заклятым врагом государя. А Гучков с Крымовым, Родзянко и десятком-другим военных и штатских магнатов в тени долговязой фигуры великого князя Николая Николаевича сплетал заговор с целью как минимум отстранения государя от власти.

Петроградская революция привела заговорщиков в стремительное движение, как град сбивает с ветки недозрелое яблоко.

Опускаем подробности. Оставляем сухой перечень фактов, отразившихся в документах.

Второго марта Алексеев предаёт государя, склонив главнокомандующих фронтами (давно, впрочем, к тому готовых) высказаться за отречение. (Смотри тексты переговоров наштаверха с главкомами фронтов: «…Туманная обстановка, по-видимому, не допускает иного решения»; «Если Вы разделяете этот взгляд, то не благоволите ли телеграфировать весьма спешно свою соответствующую верноподданническую просьбу…») Предполагалось, что военная власть прейдет к великому князю Николаю Николаевичу, гражданская — Временному правительству (то есть Родзянко с Гучковым) при номинальном регентстве великого князя Михаила Александровича. Алексеев де-факто останется во главе Ставки. Через несколько дней выяснилось, что революционная волна хлестнула несколько дальше, чем ей было предписано: Михаил отрёкся, появились какие-то советы и какие-то социалисты, какой-то лозунг: «Долой Романовых!» Девятого марта Алексеев предаёт Николая Николаевича, поддержав постановление Временного правительства об удалении со службы всех родственников свергнутого государя. В результате этой комбинации русская армия оказывается без Верховного главнокомандующего, фактически же руководство войсками оказывается в руках «временно исполняющего должность главковерх» Алексеева и военного министра Гучкова. Этот последний затевает чистку генералитета (убрать политически неблагонадёжных, выдвинуть послушных). Алексеев предаёт своих подчинённых, соратников-генералов, согласившись на тучковскую чистку (поспорил, правда, высказал недовольство — но согласился). За это 2 апреля утверждён в должности Верховного. Но революционные воды поднимаются ещё выше: в Петрограде на митингах 20 и 21 апреля кричат: «Долой войну!», «Долой министров-капиталистов!» Почва уходит из-под ног Гучкова, он вынужден подать в отставку. Алексеев, поморщившись, соглашается с его уходом и 4 мая пожимает руку нового военного министра Керенского.

Тут перед нами разыгрывается некое действо под названием:

По сцене проходят действующие лица, называют себя:

— Генерал от инфантерии Алексеев.

— Гучков, военный министр.

— Табельщик 13-й инженерно-строительной дружины Александр Блок, он же и редактор Чрезвычайной следственной комиссии.

— Генерал от кавалерии Брусилов.

— Дорохов, имя неизвестно, начальник станции Самодуровка.

— Керенский, военный и морской министр, министр-председатель.

— Генерал-лейтенант Деникин.

— Борис Савинков.

— Баронесса Дикгоф-Деренталь, Эмма, но зовусь и Любовью.

— Генерал от инфантерии Корнилов.

— Таисия Корнилова.

— Корнет Хан Хаджиев.

— Генерал-лейтенант Крымов.

— Генерал-лейтенант Духонин.

— Генерал-лейтенант Черемисов.

— Генерал-майор Краснов.

— Генерал-майор Барановский.

— Полковник Полковников.

— Прапорщик Крыленко.

— Народный комиссар Бронштейн-Троцкий.

— Катя, Катька, Катерина, собирательный образ.

Затем проходят, ничего не говоря: два адъютанта с аксельбантами, два офицера телефонно-телеграфной роты, солдат в папахе, солдат в фуражке, матрос с револьвером. Последней выбегает девочка в белом платьице, кричит: «Царь! Там царь проехал! Я видела!» — и тут же убегает обратно за кулису. Свет гаснет — и снова неторопливо возвращается.

Император Николай II

Император Николай II

Кабинет в вагоне Литерного поезда. Панели из тикового дерева, письменный стол, высокий стул за ним, диван, кресла рядом с маленьким столиком… Всё так или примерно так, как на фотографиях царского поезда или как в документальном фильме «Перед судом истории», там, где Шульгин рассказывает об отречении Николая. Единственный источник света — настольная лампа с круглым абажуром. Из-под абажура выходит золотистый свет, в лучиках которого видны: большой стол со штабными картами, занавешенные вагонные окна, дверь, а также человек в военном кителе по ту сторону настольной лампы. Человек этот сидит, чуть склонив голову, прикрыв ладонью лоб и глаза от света. Верх его лица не виден, видны аккуратно-округлая борода, усы. Он внимательно изучает документы, лежащие на письменном столе.