Кристофер Бакли - Собиратель реликвий [litres]

– Попросить пять сотен можно, но это не означает, что мы их получим.

– Пять сотен. И ни дукатом меньше, – заявил Дюрер, любуясь своей работой. – А Фридрих?

– Что – Фридрих?

– А он сколько даст?

– Тьфу на тебя! Как тебе только не совестно?! Я и так чувствую себя последней сволочью из-за этой вот… брехни. – Дисмас протянул Дюреру черновик письма. – А если твой фокус с исчезающими чернилами не сработает, я…

– Ладно, не зуди. Ты хуже Агнессы. – Дюрер прочел послание и хмыкнул: – Боже милостивый, ну и мерзкий же у тебя слог! Правописание, грамматика… Который год отираешься возле Фридрихового университета, а пишешь как последняя деревенщина.

– Прошу прощения, что это не соответствует вашим высоким стандартам, – парировал Дисмас.

– Что ж, сойдет и так, – хохотнул Дюрер. – Все равно Альбрехт обдристается от счастья, да так, что всю сутану обмарает.

– Остается лишь надеяться, что завязки архиепископского кошеля дадут такую же слабину, как архиепископское нутро.

Спустя пять дней после вручения письма императорскому почтмейстеру Дисмас, тщательно упаковав сложенную в осьмушку плащаницу, неспешно направился в Виттенберг.

К середине второго дня пути, на подъезде к Байройту, за спиной Дисмаса раздался топот копыт. Шесть всадников, под началом Витца, лейтенанта Дрогобарда. Дисмас удовлетворенно отметил отсутствие ландскнехтов. Хороший знак. Альбрехт сообразил, что Дисмасу будет неприятно увидеть ландскнехтов в группе перехвата.

Дисмас с притворным удивлением оглядел отряд. Витц держался почтительно, однако же заявил, со всей мягкостью, на какую только способен солдафон, что архиепископ требует Дисмаса к себе. Безотлагательно.

– Зачем? – осведомился Дисмас.

Этого Витц сказать не мог. Дело государственной важности.

Дисмас изобразил замешательство. Он ведь направляется в Виттенберг. И тоже по делу государственной важности.

Витц стоял на своем. Не желая затягивать спектакль, Дисмас сказал, что раз дело и вправду такое срочное, то он, разумеется, согласен отправиться с ними к своему досточтимому покровителю.

После двух дней неустанной скачки они переправились через Рейн и устремились навстречу шпилям Майнца, сиявшим в лучах заката.

Дисмас гадал, чем Альбрехт объяснит свое бесцеремонное вмешательство в чужие планы. Вряд ли он, как обычно, воскликнет: «А, Дисмас!» – а потом заявит, что его шпионы перехватили послание Фридриху.

Во дворце архиепископа слуги спешно сгружали вещи с повозки Дисмаса. Кожаный футляр размером с большую Библию Дисмас оставил при себе. В футляре лежала плащаница.

– Дис-мас! Любезный кузен! Как мы рады вашему приезду! Вы не устали с дороги?

Дисмас опустился на колени, готовясь лобызнуть архиепископово кольцо.

– Бросьте, бросьте, все эти условности ни к чему, – сказал Альбрехт, поднимая его на ноги.

– Надеюсь, мой кузен в добром здравии? Лейтенант не смог объяснить, чем вызвана такая срочная необходимость в моем присутствии.

– Садитесь же! Вы, должно быть, утомились. Вина мастеру Дисмасу, – велел Альбрехт слуге.

Вино, и преотличное, немедленно подали и разлили по кубкам. Слуга удалился.

– Дисмас, до нас дошли сведения, что обнаружено кое-что интересное.

– Правда?

– Да. Плащаница.

– Неужели?

– С поистине великолепным провенансом, – улыбнулся Альбрехт.

– Любопытно.

– Судя по всему, ее происхождение относят к более ранней дате, чем появление Шамберийской плащаницы.

Дисмас с притворной неловкостью заерзал в кресле, хотя особенно притворяться и не приходилось.

– Невероятная новость. А позвольте полюбопытствовать, каким образом мой кузен добыл эти сведения?

– Ах, Дисмас, – снисходительно улыбнулся Альбрехт, – мы все-таки архиепископ Бранденбургский, Майнцский да еще и Гальберштадтский. Нам известно все, что происходит в наших владениях.

– Заботливый пастырь и впрямь должен приглядывать за паствой, – улыбнулся в ответ Дисмас. – Наверное, это очень утомительное занятие. Бескрайние угодья. Бесчисленные стада. Агнцы и козлища…

Альбрехт удивленно наморщил лоб:

– Неужели вас не взволновало это известие? Обнаружена священная реликвия, истинная погребальная пелена Господа нашего Иисуса Христа. – Альбрехт осенил себя крестным знамением.

Перекрестившись, Дисмас подтвердил:

– Разумеется, это потрясающая новость.

Теперь они смотрели друг на друга в упор.

– Бедный герцог Савойский, – вздохнул Дисмас.

– Почему это?

– Когда истинная плащаница будет явлена миру, то герцогская станет тем, чем и была с самого начала, – никчемным лоскутом. Кто же теперь потащится в Шамбери поклоняться отрезу холстины? Прощайте, паломники. Бедный герцог.

– Ага! Значит, мой кузен все-таки знает о новой плащанице?

Судя по смущенной гримасе на лице Дисмаса, он отчаянно старался не выдать тайну.

– Кузен, я попал в чрезвычайно щекотливое положение.

Альбрехт сочувственно кивнул:

– Ах, сын мой! Вы же знаете, что любовь наша к вам безгранична. Чем мы можем помочь? Доверьтесь нам, снимите бремя с души своей.

– Видите ли… упомянутая вами вещь… ну… Честно говоря, она при мне.

– Mirabile! [3] Невероятно! (лат.)

– Но, к сожалению, я должен уведомить моего кузена, что предмет этот просватан.

– Как это просватан?

– Обещан курфюрсту Фридриху.

Альбрехт впился глазами в кожаный футляр, покоившийся рядом с Дисмасом:

– Дисмас, нам до́лжно лицезреть ее.

– Может быть, вам лучше ее не видеть, кузен? Иначе вы только…

– Что?

– Я опасаюсь, что это воспалит в моем кузене алкание…

– Изъясняйтесь по-человечески.

– Жажду обладать ею. От нее исходит великая сила…

– Дисмас, мы настаиваем.

– Как будет угодно моему кузену, – вздохнул Дисмас.

У стены стоял длинный стол из монастырской трапезной. Дисмас обмахнул столешницу, бережно опустил на нее футляр, расстегнул ремешки и осенил себя крестным знамением. Альбрехт перекрестился следом. Дисмас благоговейно развернул плащаницу и отступил в сторону:

– Ecce homo [4] Се человек (лат.) . .

Альбрехт ахнул.

Вечером они встретились за трапезой в покоях Альбрехта.

После осмотра плащаницы Дисмас, сославшись на усталость, оставил Альбрехта наедине со святыней, дабы распалить его алчбу.

Ужин подали превосходный. Изысканные яства следовали одно за другим, в сопровождении лучших вин из дворцовых погребов. Альбрехт то и дело наполнял кубок Дисмаса. Предвидя такой поворот событий, Дисмас загодя выпил плошку оливкового масла, чтобы умастить желудок и не опьянеть. Он притворился захмелевшим.

– Значит, плащаница обещана курфюрсту Фридриху?