Адам Уильямс - Книга алхимика [Роман]

Снаружи на нас обрушился ливень стрел. Они впивались в ореховую столешницу и в землю. Каким-то чудом, передвигаясь бочком, нам удалось преодолеть пятнадцать локтей. Когда до кустов оставалось рукой подать, стрела впилась Танкреду в ногу. Он покачнулся и упал, выпустив из рук свой угол стола. Мне пришлось занять его место. Танкред отполз к скале. Я увидел, как он кладет на лук стрелу. Подмигнув мне, он прижался спиной к камню и рванул тетиву к подбородку. Никогда не забуду этой картины.

Через несколько мгновений попали и в меня — стрела пробила ногу аккурат над лодыжкой. Рану жгло, стрела мешала идти, но я все равно шел. Добравшись до кустарника, мы опустили стол на землю, притаившись за ним. Давид с Джанифой были слева. Старый воин обхватил ее за плечо, и они, бросившись вбок резким рывком, скрылись в зарослях. Их примеру последовали бы и мы, если бы не Айша. Ей показалось, что потерялся Ясин, который только что цеплялся за ее юбку. Паладон взял его на руки, но она этого не заметила.

В ужасе Айша встала в полный рост, и стрела пробила ей горло.

Эту картину я тоже никогда не забуду. Ангельское озорное личико, зажмуренные от боли глаза и кровь, льющаяся изо рта. Изящная ручка скользнула к губам, словно для того, чтобы оттереть ее… И тут у Айши подкосились ноги.

Паладон, поймав ее, сам рухнул на колени. Мне удалось перехватить Ясина и, прижав к себе, закрыть ему рукой глаза, а он все кричал: «Мама! Мама!». Паладон вдруг сделался невероятно, просто нечеловечески спокоен. Я никогда не видел, чтобы он смотрел на кого-нибудь с такой нежностью. Склонившись над Айшой, он прижал ее к себе, шепча ласковые слова в уши, что уже не слышали, и улыбаясь ответам, которые, как ему казалось, срывались с ее неподвижных губ.

— Да-да, я все понимаю. Солнышко, тебе надо отдохнуть. А как отдохнешь, мы пойдем дальше. У нас полно времени. Нам недалеко. Совсем недалеко. Я построил нам в Толедо дом. Маленький очаровательный домик с видом на реку. Домик с башенками. Он такой красивый на закате. В домике есть мастерская для меня, детская для Ясина и комната для тебя… Да-да, точно такая же, как была в доме твоего отца. Там тебя ждет твоя лютня. Мы будем счастливы, очень счастливы…

Мы встретились с Лотаром взглядами. Дождь из стрел прекратился. До нас донеслись звяканье кольчуг и шорох камней под ногами приближавшихся воинов. Рыцарь ткнул пальцем в Паладона, дернув подбородком, показал в направлении кустов, а потом вдруг улыбнулся.

— Deus lo vult… На все Божья воля?

С этими словами он рывком выскочил из-за стола. Через несколько мгновений до меня донеслись крики и лязг мечей.

Я подполз к Паладону и протянул ему сына.

— Паладон, тебе надо бежать. — Я говорил с ним, словно с маленьким ребенком. — Я позабочусь об Айше. Спасай сына. Помни, тебе еще надо построить храм. Обучишь Ясина своему искусству. Он тебе поможет. Поведаешь ему о нас, о наших мечтах…

Мой друг поднял на меня глаза. Паладон смотрел непонимающе, даже чуть раздраженно, словно я отвлекал его от важного дела.

— Это твой сын! — с настойчивостью произнес я. — Спасай сына!

Паладон издал дикий крик, словно кто-то вырывал у него из тела душу. Этот вопль до сих пор стоит в моих ушах. Он был мне знаком, этот крик. Это был крик человека, выныривающего из мрака безумия и понимающего, что оказался в мире, жизнь в котором для него невыносима. Стоит в темноте закрыть глаза, и мне кажется, я слышу эхо того крика. Что же до голоса… Порой мне чудится, что это голос Паладона, а порой — что мой.

Он окинул все вокруг себя диким взглядом, подхватил ребенка и бросился бежать. В этот момент сумка, что висела у него на поясе, сорвалась и с глухим стуком упала в траву.

Я прислонился головой к столешнице и стал ждать. До меня доносились звуки последнего боя Лотара. Бился он долго. Потом альморавиды с восхищением рассказывали, что насчитали на его теле восемнадцать ран. Он уложил шестерых воинов, а Танкред — еще пятерых.

Когда наступила тишина, я вздохнул с облегчением. Теперь я мог сосредоточиться на задаче, которую поставил перед собой. Мне хотелось, чтобы Айша предстала перед альморавидами настоящей красавицей. Я закрыл ей глаза, оттер кровь с губ и подбородка, оправил одежду… Я почувствовал, что меня обступают воины, но они не стали меня беспокоить, за что я им и сейчас очень благодарен.

Через некоторое время платок, которым я вытирал Айше лицо, насквозь пропитался кровью. Тогда я вспомнил о сумке, которую обронил Паладон. Там я нашел кое-какую одежду и с ее помощью закончил задуманное. А еще я нашел крошечную фигурку, удивительно искусно вырезанную из дуба. Она была отполирована, покрыта лаком и показалась мне самим совершенством. В своих руках я держал расправившего крылья орла, сжимавшего в когтях два сердца. Наверное, Паладон собирался подарить фигурку Айше, точно так же, как игрушечную лошадку — сыну. Собирался, да не успел… Что ж, я помогу ему… Мне доводилось быть посредником и раньше…

Из головы орла торчало маленькое ушко, через которое я продел тоненькую золотую цепочку. Я носил ее на себе со смерти отца, к ней крепился амулет, подаренный мне матушкой. Получившееся ожерелье я надел на Айшу так, чтобы фигурка орла находилась как можно ближе к сердцу. Потом я поднял принцессу на руки. Сам не понимаю, как я сумел это проделать с сухожилием, пробитым стрелой. Айша показалась мне совсем невесомой. Такое иногда происходит с телом, когда его оставляет душа.

Воины, с интересом смотревшие на меня, были альморавидами. Лица их были закутаны тканью, и я видел лишь глаза, которые смотрели на меня не без сочувствия. Только один из них не давал мне покоя, назойливо требуя, чтобы я сдался.

— Да нет же, ты не понимаешь, — терпеливо втолковывал я ему медленно и четко, чтобы до него дошел смысл сказанного. — Госпожа Айша — принцесса. Надо доставить ее во дворец. Там ей будет лучше. Там она будет ближе к своему брату эмиру.

Мне пришлось повторить это на разные лады несколько раз. Наконец его же товарищи велели ему отстать от меня. Один из воинов сказал, что я блаженный, познавший прикосновение Аллаха. Не знаю, что он имел в виду, но я премного обязан ему за его заступничество.

Еле переставляя ноги, я двинулся вперед. Воины расступились, пропуская меня. Они смотрели на меня с уважением. У кого-то даже стояли в глазах слезы.

Далеко я, конечно же, не ушел. От боли, кровопотери и изнеможения я потерял сознание задолго до того, как добрался до дворца.

За окном уже занималась заря, в свете которой на оконных витражах постепенно стали проступать призрачные силуэты святых. Пинсон сморгнул слезы. Он их немного стыдился. «Оказывается, я ничем не отличаюсь от крестьян, которым читал историю жизни Самуила. Я совсем как ребенок, мечтающий лишь об одном — счастливом конце красивой сказки», — подумал он. В рукописи еще оставалось несколько страниц, но профессор не нашел в себе сил даже бегло их просмотреть. Кто знает, о каких еще трагедиях и несчастьях там идет речь?