Анатолий Терещенко - Переписчики истории. Мифы о Катыни

Убаюкивал поляков и говорливый и энергичный толстяк Герман Геринг, находившийся в Польше с 27 по 31 января того же года. Он еще раз напомнил, что антисемитизм и антисоветизм, неприятие евреев и Советского Союза — это та парадигма, на которой могут развиваться германо-польские отношения в будущем.

Только такой вектор в политике он предлагал польским «панам», которые почему-то считали, что восточный Карфаген должен быть разрушен чуть ли не совместно с нацистами, которым они должны помочь — совместно участвовать в походе на Восток за землей и рабами.

В феврале следующего года в Варшаве оказалась другая залетная птица, чуть ли не голубок Третьего рейха — министр Ганс Франк, в клюве которой (так во всяком случае казалось полякам) торчала оливковая ветвь. Кстати, это он в дальнейшем стал генерал-губернатором оккупированной Польши. И этот немец тоже демонстрировал идею умиротворения стихии недоверия. Больше того, обещал долгую и глубокую германо-польской дружбу.

Завораживала руководителей довоенной Польши опять-таки антисемитская и антикоммунистическая риторика гостя из Германии. Польское панство ошибочно считало, что если и будут какие-то агрессивные вылазки со стороны западного соседа, то только против советской стороны и то не скоро, так как нацистский режим, мол, еще слаб и не представляет никакой серьезной угрозы соседям. А если немцы пойдут войной на СССР, то они с удовольствием предоставят свою территорию для походных колонн вермахта на Восток, да и сами поучаствуют в дележе награбленного и войдут вместе с победителями в поверженную Москву.

Как хотелось насолить Советской России!

Поэтому Варшава, заранее поставленная Берлином в известность о готовящемся аншлюсе — «ненасильственном» присоединении Австрии к Третьему рейху в виду якобы активного волеизъявления народа, спокойно отреагировала на события 13 марта 1938 года.

В польских СМИ того времени события о фактической агрессии Германии против суверенного государства трактовались как «внутреннее дело Австрии».

Польша спокойно, даже с откровенным согласием, отнеслась и к намерению Германии решить «вопрос судетских немцев» в Чехословакии. Политическое руководство в Варшаве прекрасно понимало, что речь может идти только об оккупации страны, завоевании ее силой оружия, и аншлюсом в прямом его понимании в данном случае не пахнет.

Прага почувствовала, что Германии нужны не столько Судеты, сколько сама Чехословакия, и решила нормализовать экономические отношения с Польшей, но последняя ответила отказом, практически присоединившись к единому, явно агрессивному, германо-польско-венгерскому фронту.

12 мая 1938 года Советский Союз заявил о готовности поддержать Чехословакию в случае угрозы нападения на нее Германии. Правда, Москвой было поставлено одно условие: если Польша пропустит части Красной армии через свою территорию.

Необходимо заметить, что советское военное командование провело большой объем подготовительных мероприятий, говорящих о серьезных намерениях Москвы помочь братскому славянскому народу. Однако польское руководство отказалось от такого развития событий.

Теперь, уже боясь Германии, варшавские госчиновники прикрылись демагогической фразой о недопустимости вмешательства СССР в дела центрально-европейского дома.

На следующий же день посол Польши в Германии, дабы «прогнуться» перед фюрером, поспешил на встрече с ним заявить, что заслуга его страны в том, что она парализовала идею Советской России провести свои войска через польскую территорию на помощь Чехословакии. По существу, это было науськивание и одобрение планов фашистской Германии на вторжение и захват очередной страны в Европе.

Отметим, что вызывающая воля Гитлера к войне, особенно в тот период, находилась в противоречии с реальным соотношением сил. У него появился первый признак начавшейся утраты чувства реальности. Многие военные специалисты считали, что осенью 1938 года Германия могла бы продержаться в случае военного столкновения с Францией лишь несколько дней. Вот что говорил Йодль в Нюрнберге:

«Было полностью исключено, чтобы пять кадровых дивизий и семь танковых дивизий могли бы устоять на линии укреплений, которая только еще строилась, перед натиском ста французских дивизий. С военной точки это было невозможно».

А его начальник фельдмаршал Кейтель там же, в Нюрнберге, заявил, что немецких наступательных средств не хватило бы даже для того, чтобы прорвать приграничные укрепления Чехословакии.

Таким образом, роль представителей Лондона и Парижа Чемберлена и Даладье в Мюнхене была провокационной. Они, по сути, стали пособниками Гитлера в открытии ящика Пандоры, из которого посыпались страшные беды

Второй мировой войны. Они откровенно сдали Чехословакию нацистам. Вина тогдашнего руководства Польши в этом грязном деле очевидна.

Накануне вторжения в Чехословакию Гитлер вызвал к себе ее руководителей Гаху и Хвалковского, которым фактически поставил ультиматум, что не только Судеты будут немецкими, но и вся страна. Фюрер потребовал, чтобы операция по вводу германских войск была проведена без всяких провокаций со стороны чехословакской армии и гражданского населения.

Руководитель Третьего Рейха дал понять пражским гостям (хотя он явно блефовал), что сопротивляться бесполезно, потому что «на каждый чешский батальон приходится одна немецкая дивизия».

На вопрос Гахи, почти лишившегося голоса, как ему удержать от сопротивления весь чешский народ, Гитлер высокопарно ответил, что военная машина запущена в ход и ее не остановить, и если решение будет иным, то он предвидит уничтожение Чехословакии. Его решение бесповоротно, а что такое решение фюрера — это известно.

Только в два часа ночи Гитлер выпроводил перепуганных чехословацких руководителей из своей канцелярии. Когда Гаха, выйдя из кабинета Гитлера, несколько заколебался и попросил дать ему возможность позвонить в Прагу своим подчиненным, тут же подключился руководитель люфтваффе Германии Герман Геринг. Он пригрозил немедленно разбомбить город и с грубым «простодушием» расписал картины разрушений. С чешским президентом случился сердечный приступ. Таким образом было получено согласие на новый «аншлюс».

И уже 3 октября 1938 года фюрер покорителем страны на черном «Мерседесе» повышенной проходимости въезжал в Судетскую область.

А в марте следующего года немецкие войска вошли в Прагу, где, несмотря на весну, почему-то символично мела вьюга. Казалось, даже сама природа не по сезону холодно встречала оккупантов и колючими снежинками обжигала щеки собравшихся.