Патрик О'Брайан - Каперский патент

Об этой штуке Киллик заботился словно идолопоклонник — плюсованная ткань была лишь одним внутренним чехлом из трех, предназначенных для плохой погоды. Употребляемое капитаном название Киллик считал неподходящим, неуважительным и неуместным. «Объект» — вот правильное слово, которое даже близко не связано с ночными горшками, а наоборот — со святостью, с реликвиями. Долгие годы Киллик пытался всех приучить именно к этому слову.

Джек постоял немного, с легкостью подстраиваясь под переменчивую бортовую и килевую качку. Губы его сложились будто бы для свиста, но на деле ум его занимала не музыка, а серия расчетов их местоположения, течений, силы ветра и изменяющегося атмосферного давления — сейчас и по опыту многочисленных подобных ситуаций в этой части Атлантики.

Он надел бушлат, поднялся на квартердек и второй раз оценил ситуацию, уже более инстинктивно, напрямую воспринимая морской ветер. Брам-стеньги уже спустили на палубу, задраили люки, установили заглушки на иллюминаторы и дважды закрепили шлюпки на рострах.

— Когда вызовут вахту левого борта, пусть зарифят марсели. Позовите меня, если ветер переменится, — приказал он Дэвиджу. — Вас сменяет капитан Пуллингс?

— Да, сэр.

— Тогда передайте ему мои распоряжения. Спокойной ночи, мистер Дэвидж.

— Спокойной ночи, сэр.

В каюте он заметил:

— Кажется, это может быть тот шквал, про который я говорил, утверждая, что бой или шторм замечательно помогает сработаться смешанной команде. Стоило же мне трепаться как дурачку. Я же не желал по-настоящему жестокого шторма.

— Пра-пра-прабабушка моего крестного жила в Авиле, в доме, который я покажу тебе и Софии, когда кончится война. Она лично знала святую Терезу, и святая ей как-то сказала, что больше слез пролито над сбывшимися молитвами, чем над теми, которые не услышаны.

Буря и вправду оказалась такой, что нарочно не пожелаешь. Ветер все усиливался и заходил, пока на третий день не дошел до ост-норд-оста. Так он сильно задувал две полных вахты, не меняясь ни на румб. Но потом, когда «Сюрприз» шел под полностью зарифленными фоком и штормовым бизань-стакселем, ветер начал менять направление и постоянно сбивать корабль с курса, да еще и усилился.

К этому времени, ближе к концу ночной вахты где-то в четвертом часу утра, когда дождь лил сплошной стеной, Том Пуллингс выбрался из койки, накинул штормовку и вскарабкался по трапу, чтобы посмотреть, как Дэвидж выводит корабль на ветер. Большая часть вахты пряталась на миделе, укрывшись от брызг, дождя и потоков воды под срезом полубака. Четырем рулевым и вахтенному офицеру, уцепившемуся позади них одной рукой за бизань-мачту, приходилось выдерживать удушающий поток, и они держали головы низко, чтобы иметь возможность дышать.

Дэвидж, опытный и способный моряк, знавал в свое время чудовищные волны, но даже он ответил на вопрос Пуллингса (которому пришлось кричать ему прямо в ухо с руками, сложенными рупором): «Довольно хорошо сэр, спасибо. Но я подумываю позвать капитана. Каждый раз, когда корабль немного приводится к ветру, руль вроде как вибрирует, будто бы штуртросы соскакивают или износились».

Пуллингс протолкнулся среди рулевых (так получилось, что исключительно шелмерстонцев), сжал рукояти, подождал, пока «Сюрприз» приведется к ветру и сильные волны ударом направят нос в подветренную сторону, почувствовал привычное запаздывание, улыбнулся и крикнул:

— Всего лишь одна из мелких проделок фрегата в такую погоду. Так происходит всегда. Можно оставить капитана в покое.

Внезапно очень длинная и яркая череда молний осветила низкие темные тучи и залитый водой корабль. Чудовищный раскат грома проревел едва ли не на расстоянии вытянутой руки. И без малейшего предупреждения ветер сменил направление, натянув стаксель до грани разрыва и повернув «Сюрприз» на четыре румба к ветру, бросив на гигантские волны с огромной скоростью. Первый раз корабль нырнул так, что весь полубак оказался глубоко под зеленой водой. Килевая качка достигла такой силы и размаха, что Джека, спавшего мертвым сном в подвесной койке после тридцати шести часов на палубе, со всей силы ударило прямо о бимсы над головой.

«Вряд ли мы встанем на ровный киль», — пробормотал себе под нос Пуллингс. Свет компасной лампы выхватывал такое же мрачное ожидание конца на лицах рулевых. Все происходило будто в замедленном темпе: бушприт и часть полубака поднялись, темные, будто кит в белой пене, чудовищный поток воды, залив мидель, ринулся на корму, затапливая квартердек и снося переборки.

Практически беспрерывные молнии высвечивали группки вахтенных, хватающихся за давно натянутые между пушек от носа до кормы спасательные леера. Еще до того, как вода стекла по шпигатам квартердека, Джек Обри в ночной рубашке выскочил по трапу на палубу.

— Корабль слушается руля? — прокричал Обри, и, не дождавшись ответа, схватился за штурвал. Последовательность трудно уловимых вибраций между напором последовательных волн на руль дала ему понять, что все в порядке. Корабль слушается руля как всегда. Когда он бросил взгляд на компас, то стекающая на стекло кровь окрасила свет компасной лампы красным.

— Вы ранены, сэр, — обеспокоился Пуллингс.

— К черту, — отозвался Джек, налегая на штурвал, чтобы обезветрить паруса — Подтяните фок. Вперед, поживее! На фок-гитовы!

Оказалось, что это последний из наиболее жестоких капризов бури. Со сменой вахты ветер, снова задув с ост-норд-оста, очистил луну от облаков, и открылось довольно-таки мрачное зрелище. Утлегарь, блинда-рей и боканцы снесло за борт, бушприт и фока-рей треснули, бизань-гик сломан и порвана немалая часть такелажа. Зрелище мрачное, но не безнадежное: никого не смыло, в трюме набралось не так уж много воды. Пусть капитанская каюта оказалась пустой, сырой, аскетичной и после потери переборки лишенной всяческой приватности, но к завтраку корабль шел на приличных пяти узлах под одними марселями, а умеренный ветер слабел. На камбузе вовсю растопили плиту, а Киллик спас из трюма кофемолку — ее туда забросило бездумной волной, когда помощник плотника спустился проверить уровень воды в льяле.

Один глаз Джека Обри закрывала окровавленная повязка. Свои длинные соломенные волосы он обычно носил аккуратно заплетенными и завязанными широкой лентой на затылке, но пока не нашел времени смыть с них свернувшуюся кровь. Закостеневшие локоны торчали во все стороны, придавая ему совершенно нечеловеческий вид. Джек радовался тому, как повела себя команда — никакого нытья насчет уменьшенных рационов (три дня исключительно на галетах, сыре и слабом пиве), никто не пятился при команде подняться наверх, никакого отлынивания на нижних палубах, никаких недовольных взглядов. Открытый глаз Обри смотрел на мир благосклонно.