Патрик О'Брайан - Каперский патент

— Уверен, что он бы не сделал этого, особенно будь ты непоколебимым парламентарием, придерживающимся центристских взглядов, сторонником разделения церкви и государства, не произносящим пустых громогласных речей, каким, я уверен, ты и станешь. Не расценивай мои слова, как условия, Джек. Ты можешь голосовать, как захочешь, пока твой голос не идет против интересов короны.

— Не дай Бог, сэр! Не дай Бог!

— Но даже в сложившейся ситуации это едва ли был уместный разговор с человеком твой репутации.

— Не думаю, что он хотел меня оскорбить. Но он один из Уайтхолла, а я всегда замечал, что они и впрямь считают себя выше всех остальных, словно при рождении получают звание адмирала.

Вошел дворецкий и сообщил мистеру Нортону:

— Сэр, Эндрю просил передать вам, со всем почтением, что колесо починили. Экипаж уже во дворе, желаете ли вы его сейчас или он может выпрячь лошадей?

— Пусть подает сейчас, — распорядился мистер Нортон, а когда дверь закрылась, продолжил: — Давай, Джек, сделай мне одолжение и потрать день на агитацию, будь добр. В «Олене» в Милпорте нам подадут довольно приличный обед, а потом разопьем чашу пунша с выборщиками. Все это, конечно же, всего лишь формальность, но им понравится. Пустая болтовня о политике, конечно, окажется едва терпимой, но необходимое внимание избирателям уделить нужно. Все равно успеешь вернуться домой в четверг. Или это слишком большая жертва? Провинциальная политика бывает чудовищно скучной, я знаю.

— Жертва, кузен Эдвард? — воскликнул Джек, вскакивая с места. — Можете просить о большем, гораздо большем, клянусь честью. Я правую руку отдам, лишь бы вернуться в список флота или хотя бы оказаться на полпути туда.

В заново обжитой, комфортной, уставленной книгами комнате доктора Мэтьюрина в «Грейпс» они с Падином с удовлетворением осматривали багаж. Один саквояж — пустяковый, но зато туго набитый, будто сосиска с Леденгола [40] Леденгольский рынок — старинный продовольственный рынок в центре Лондона. . В нем помещалось всё необходимое для путешествия Стивена в Эдинбург, путешествия в одиночестве: Падин должен отправиться на север на «Сюрпризе». Но по-настоящему удался им рундук доктора. Дружба с Бонденом, виртуозом работы со снастями, явно пошла Падину на пользу. Рундук стоял посреди комнаты, опутанный сложной системой диагональных концов — сетью, при виде которой любой моряк пришел бы в восторг. Талрепы на каждом конце заканчивались аккуратным кнопом без пробивки, а венчал все двойной декоративно завитый кноп.

— Ты же не забыл мою настойку, Падин, я надеюсь? — удостоверился Стивен. Уточнять он не стал, но под настойкой он понимал свое ежевечернее утешение — лауданум. Падин его прекрасно понимал — к этому времени настойка в той же степени стала и его собственной. Он скорее забыл бы собственную рубашку. Хотя к этому времени постоянное разбавление бренди, еще более сильное в связи с предстоящей временной разлукой, свело прием лауданума скорее к акту веры в него.

— Не забыл, господин. Разве она не под крышкой? И не укутана как священная реликвия?

На лестнице раздались тяжелые шаги, и миссис Броуд, распахнув дверь согнутым локтем, вошла в комнату, удерживая две стопки свежего белья между вытянутыми руками и подбородком.

— Вот так. Все ваши рубашки с оборками отглажены на славу, лучшим утюгом из тех, что вы видели. Миссис Мэтьюрин всегда нравилось, когда в них можно показаться на Сесил-корт, — заметила она Стивену. А потом, громко и отчетливо, словно бы Падин сидел на топе мачты, прокричала: — В самой середине, Падин, между запасными простынями и кальсонами из шерсти ягненка.

Падин покорно дотронулся рукой до лба, и как только она ушла, вместе со Стивеном оглянулся и подвинул стулья к подножью высокого платяного шкафа.

Но даже со стула, тем не менее, Стивен не дотягивался до верхушки, и ему пришлось стоять там, передавая Падину страницы «Таймс», сорочки, еще газеты и советы о том, как их лучше уложить. В этой позе, со словами «Плевать на гофрировку, главное, чтобы воротник не было видно» его застала тонкая, легконогая Люси, ворвавшаяся в комнату с криком «Срочное письмо для доктора… о сэр!». Она с первого взгляда поняла ситуацию и уставилась на них вначале с ужасом, а потом с чрезвычайным неодобрением. Стивен и Падин выглядели крайне сконфужено, виновато и глупо. Некоторое время они не знали, что сказать, пока Стивен не пробормотал:

— Мы их просто откладывали на минуту.

— Вот ваше письмо, сэр, — пробормотала Люси не разжимая губ, и положила его на стол.

— Не надо об этом упоминать при миссис Броуд, Люси.

— Я еще в жизни ни на кого не стучала, но Падин, у тебя же все руки в пыли, постыдись!

Стивен взял письмо, и нервно-виноватое выражение пропало с его лица, когда он узнал почерк Джека Обри.

— Падин, — приказал он, — быстро помой руки и беги вниз в бар, попроси у них бутыль ячменного отвара с лимоном.

Он подвинул кресло к окну и сломал знакомую печать:

«Эшгроу-коттедж

Мой дорогой Стивен!

Порадуйся за меня! В своем великодушии кузен Эдвард предложил мне место в парламенте от округа Милпорт, который ему принадлежит. Мы отправились туда и провели день среди горожан — обходительный народ. Они были так добры, что заявили, будто после Сен-Мартена и дела у Азорских островов проголосовали бы за меня, даже если бы кузен Эдвард не посоветовал им так поступить.

В Милпорте к нам на почтовых прибыл посланник от Кабинета министров с предложениями для моего кузена. Но, как тот сказал, у него нет возможности их рассматривать, поскольку он занят мной. Посланник похлопал глазами и умчался на почтовых назад.

Так что я отправился домой, после того как провел еще один день у кузена Эдварда — он особенно хотел показать свои розы в цвету, и я никак не мог сделать для него меньшее. Я как раз сообщал Софи все эти новости и делился своими надеждами на последствия, раз, наверное, в двадцатый, когда к нам зашел Хинидж Дандас.

Что «Эвридика» вернулась, я знал, но не успел съездить в Помпеи поприветствовать Хиниджа. А когда послал ему приглашение на обед, то получил ответ, что он в городе. Мы не удивились его визиту — думали, что он возвращался на корабль и свернул с дороги у «Иерихона», чтобы заглянуть к нам.

Но мы удивились, когда после достойного разговора о «Диане» (он попросил меня описать экспедицию во всех подробностях) Хинидж стал каким-то отстраненным, стеснительным и замкнутым. Лишь через некоторое время он рассказал, что прибыл не только как друг, но и как посланник. Кабинет министров (по его словам) узнал, что я войду в Палату общин от Милпорта. Его брат обрадовался новостям, поскольку дополнительное влияние в мою пользу позволит ему сильнее надавить на коллег с тем, чтобы восстановить меня в списке в приказном порядке, без прошения о каком-то помиловании.