Мика Валтари - Раб великого султана

Загадочные слова странно звучали в ушах моих, и я почувствовал себя жалким, беззащитным, одиноким и затерянным в этом тихом бескрайнем море. Я прижался лбом к шершавым доскам палубы, но даже в глубине души не отваживался молиться Господу так, как учили меня в детстве. Но не мог я еще и взывать к этому Богу арабов, африканцев и турок, который – как они утверждали – добр и милосерд к тем, кто поклоняется Ему.

Наступившая вскоре ночь была, несомненно, самой тяжелой в моей жизни. После всех тревог и волнений, выпавших на мою долю, я не мог сомкнуть глаз и лежал без сна до рассвета, слушая, как у самого моего уха плещутся о борт корабля волны, и глядя на серебряные звезды, усеявшие небосклон. Чудовищные проклятия брата Жана все еще гремели у меня в голове. Я тихонько повторял их про себя, ибо не забыл ни одного; ужас навсегда запечатлел их в моем сердце.

Еще утром этого дня я был богат, радовался жизни и упивался ниспосланным мне Господом счастьем. Теперь же стал я беднейшим из бедных, жалким пленником, прикрывающим тело убогими лохмотьями, рабом, которого хозяин мог связать и отправить, куда пожелает. Потерял я и Джулию – и мне не хотелось даже думать о том, что происходит сейчас в шатре Драгута, но боль этой утраты разрывала мне сердце.

Однако все это было мелочью по сравнению с тем, что я отступился от своей христианской веры и отказался избрать мученическую смерть, которую с такой покорностью приняли другие паломники. Первый раз в жизни, будучи двадцати пяти лет от роду и благополучно избежав до этого множества опасностей, я был поставлен перед необходимостью сделать решающий и безусловный выбор, который не давал мне никакой возможности выйти сухим из воды. И я сделал свой выбор, и самым позорным было то, что совершил я это без малейших колебаний и со всей поспешностью, на какую только был способен мой язык.

Разумеется, я проявил слишком много прыти и в тот миг, когда избежал смерти от меча, который уже щекотал мне шею, почувствовал одно лишь только безмерное и блаженное облегчение. И тем ужаснее были мои муки в ночной тиши, когда заглянул я в одиночестве в глубину своей души.

Долго лежал я той ночью без сна и вел бесплодную борьбу с самим собой. Утешил меня в страданиях лишь мой песик, мохнатое тельце которого я вдруг почувствовал рядом с собой, когда он попытался залезть мне на руки. Во мраке ночи он перегрыз ремень, которым капитан Драгут привязал его к шатру, и бросился искать меня, а найдя, тихонько лизнул в ухо, уткнулся мордочкой мне в щеку, тут же уютно свернулся калачиком и глубоко и удовлетворенно вздохнул. Тогда и я издал глубокий вздох – и быстро заснул, слыша сквозь дрему мирное сопение прижавшегося ко мне пса и наслаждаясь покоем забытья.

Когда наступило утро, мне показалось, что меня разбудило воронье карканье, но это был лишь мусульманин, который, как и накануне вечером, взобрался на мачту и сзывал оттуда правоверных на молитву.

Большинство спавших поднялось на ноги. Люди потягивались, зевали, а потом к моему изумлению принялись совершать такую же церемонию омовения, как и вчера вечером. И когда я спросил одного из отступников, что, собственно, происходит, он приветливо объяснил мне, что молитва важнее сна. Однако Антти грузно повернулся на другой бок, протер заспанные глаза и заявил, что учение Пророка – весьма обременительная штука, если ни на суше, ни на море нет от него человеку ни минуты покоя. Такого же мнения придерживался, видимо, и капитан Драгут; он вышел из шатра в прескверном настроении и рыкнул на муэдзина [10], приказывая тому немедленно слезть с мачты.

– Коран не требует, чтобы те, кто находится в пути или подвергается опасности, молились в предписанное время, – спокойно добавил капитан. – И я как имам имею право по собственному усмотрению сократить или даже вовсе отменить намаз. Аллах ведь добр и милосерд и разрешает нам в трудные минуты отступать от закона Пророка. Это значит, что сейчас мы должны чуть умерить свое благочестие и увеличить вместо этого счет своих добрых дел, изничтожая неверных.

Он распорядился поднять паруса и взяться за весла, а громкие удары бича вскоре дали знать, что прикованных к веслам невольников как следует наказали за слишком долгий сон. Даже Антти и мне не позволили болтаться без дела, а велели выскрести палубу. Когда Драгут бывал в плохом настроении, он находил тяжкую и грязную работу для каждого человека на судне.

Целый день мы рыскали по морю, пока не заметили вдалеке парус, похожий на наш. Приблизившись к нему, мы увидели корабль, борта которого были изрешечены пушечными ядрами. Паруса судна висели, как драные тряпки, и уже издали слышались стоны раненых. Поравнявшись с пиратским кораблем, мы убедились, что он побывал в серьезной переделке. Гребцы едва дышали, а из команды лишь половина еще могла держать в руках оружие. Капитан погиб, и теперь судном командовал один из отступников. Посерев от страха, он прикоснулся рукой ко лбу и низко склонился перед Драгутом, а потом доложил ему о случившемся.

Выяснилось, что после того, как шторм разметал в разные стороны парусник Драгута и еще пару его кораблей, те два нашли друг друга и вместе напали на торговое судно из нашего каравана. Но грохот пушек защищающегося корабля донесся до венецианской галеры, и та быстро прибыла к месту сражения. Одно из пиратских судов, не успевшее вовремя отцепиться от «купца», было раздавлено, очутившись между галерой и торговым кораблем.

– А ты? – с обманчивой мягкостью спросил отступника Драгут. – Что ты сделал, чтобы помочь второму кораблю?

– Господин мой! – честно ответил отступник. – Я велел отцепить абордажные крючья и отплыть от «купца» настолько быстро, насколько это можно сделать на веслах. Лишь по милости Аллаха, а также благодаря своему самообладанию сумел я спасти хотя бы один из твоих кораблей, ибо галера преследовала нас и обстреливала из всех своих ужасных пушек. Посмотри, в каком мы все состоянии, и суди сам, легко ли нам пришлось. Мы спасались бегством не потому, что убоялись битвы, а для того, чтобы разыскать тебя и спросить, как нам теперь лучше поступить.

Драгут не был дураком. Он сделал хорошую мину при плохой игре и проглотил горькую пилюлю. Повторив несколько раз « Аллах акбар », капитан обнял отступника и ласково заговорил с ним, хваля за самоотверженность, хотя было видно, как хочется Драгуту выбросить этого человека пинком за борт. Но вместо этого капитан щедро одарил его, да и команде приказал раздать изрядное количество серебра. Потом Драгут велел взять курс на остров Джерба, а сам скрылся в шатре и не показывался оттуда двое суток, пренебрегая даже молитвами.