Мика Валтари - Раб великого султана

Вечером, после первого дня, проведенного в султанской казарме, только успел я свернуть молитвенный коврик, как появилась Фатима и ласково пригласила меня на новую встречу в уже знакомую комнатку. Упоительная ночь, как и прежняя, показалась мне слишком короткой, а наутро моя возлюбленная, как и в прошлый раз, подарила мне снова мешочек с золотом. Таким образом, я богател прямо на глазах. Фатима, уставшая ночи напролет таскать для нас ведра с водой, на следующий вечер попросила меня отправиться прямо в султанскую баню. Сгибаясь под тяжестью дров, я беспрепятственно миновал Райский сад, а благородные евнухи указывали мне путь. В теплой бане, где вдоволь оказалось и еды, и питья, мы провели незабываемую ночь. Наутро же моя возлюбленная, возведя руки к небу и возблагодарив Аллаха, проговорила:

– Аллах велик! Но моя лучшая и преданнейшая подруга не верит, когда я рассказываю ей о тебе. Позволь, дорогой Антар, – именно так она обращалась ко мне, – пригласить мою недоверчивую приятельницу сюда, в баню, на нашу встречу следующей ночью.

– Антти! – вскричал я, потрясенный до глубины души. – Твои слова пугают меня, и, по правде говоря, я даже не знаю, что мне думать о твоем поведении. Мало того, что ты утешаешь зрелую женщину, которая томится в одиночестве и каждый раз вознаграждает тебя за твое сочувствие, так вы еще вздумали вовлечь в этот разврат и ее приятельницу. Это уж слишком!

– Я так ей и сказал! – с жаром воскликнул Антти. – Однако набожная дама прочла мне наизусть строки из Корана, которые подтверждали правоту ее слов. Она ссылалась на священную традицию, перечисляла все доказательства и называла имена великих людей, которые утверждали то же самое. В конце концов голова у меня пошла кругом, и я вынужден был поверить красавице. Кроме всего прочего, она – женщина образованная, а я – темный человек и не смею сомневаться в правдивости ее слов.

– О всемогущий Аллах! – вскричал Абу эль-Касим, возведя руки к небу.

Антти же, покраснев от смущения, продолжал:

– Итак, на следующий вечер на нашу встречу в бане моя дама явилась со своей подругой. И увидев ту, другую, я больше не жалел о своей уступчивости, ибо она была, если можно так выразиться, еще более неистова, чем Амина. И, как мне кажется, обе они остались довольны. Приятельница Амины, тоже женщина воспитанная и чуткая по натуре, точно так же, деликатно и ненавязчиво, наполняла мой кошель золотыми монетами каждый раз, когда мы отправлялись умываться. На всякий случай я для удобства оставил мешочек на виду, на мраморной скамье, и не обманулся в своих ожиданиях. Однако… однако…

Антти вдруг глубоко вздохнул, застонал, но вскоре возобновил свой рассказ:

– Однако я никак не мог предвидеть, что следующим вечером заигрывать и кокетничать со мной будут уже три женщины – одна прекраснее и страстнее другой. Как вы сами понимаете, мне стоило немалого труда удовлетворить все их желания и ни одну не обидеть, нечаянно увлекшись или уделив больше внимания другой. Поэтому, когда на следующую ночь все три явились ко мне в баню, ведя за руку четвертую, скромно прячущую лицо под вуалью, подружку, я не на шутку рассердился и заявил, что в конце концов всему на свете есть предел.

– Ты правильно поступил, – испуганно заметил Абу эль-Касим. – Всему есть предел… Нельзя же так, в самом деле… Знаешь, я всерьез обеспокоен твоей судьбой.

Однако Антти не позволил ему вмешиваться и перебивать себя и, осушив очередной бокал вина, вернулся к своему рассказу:

– На рассвете, когда петухи в последний раз прокричали под окнами султанского дворца, Амина проговорила: «У тебя четыре благочестивые жены, Антар, и ты не пренебрег ни одной из них, соблюдая и выполняя все предписания Корана. Именно так истинный мусульманин и должен вести себя со своими женщинами. Однако мой месяц подходит к концу и наступают дни, когда я не смогу исполнять свой долг, но не желаю, чтобы кто-нибудь другой пользовался моими правами. Поэтому иди с миром, великолепный Антар, и помни, что я беззаветно люблю тебя. Ешь, пей и набирайся сил, чтобы быть готовым к встрече, когда я снова призову тебя». Итак, я свободен, и я с вами, и вам не следует слишком бранить меня, даже если и согрешил я невзначай.

Я настолько оторопел от его рассказа, что лишился дара речи. Тем временем Абу эль-Касим пересчитал монеты, запер тугой кошель в окованный железом сундук и тщательно проверил замок. Наконец я немного пришел в себя и, с трудом сдерживая возмущение, пробормотал:

– Значит, вот до чего я дожил! Вот как вознаградил ты меня за то, что я долгие годы внушал тебе понятия о чести и добродетели! Стоило мне отвернуться, как ты тут же погрузился в пучину греха, да такого, что искушенные в распутстве жители Содома и Гоморры позеленели бы от зависти, слушая твой рассказ.

Я трясся от ярости и готов был поколотить Антти, но больше всего меня злило то, что ему без малейшего труда удалось соблазнить четырех благородных дам и в награду за свои услуги получить целый мешочек золота, тогда как я не смог привлечь внимания ни одной благовоспитанной женщины, которая бы нуждалась в моей дружбе – пусть даже бесплатно.

Но Антти, ни о чем не беспокоясь, встал и ушел, бросив нас на произвол судьбы. Его широченные шаровары раздувал весенний ветер, и Абу эль-Касим долго провожал моего брата взглядом, качая своей обезьяньей головкой и приговаривая:

– Он страшно наивен и безрассудно смел, этот наш силач, и мог бы быть нам полезен. Однако я не решусь даже намекнуть ему о наших планах, ибо женщины из гарема мигом выведают у него любую тайну. А время у нас на исходе, Микаэль эль-Хаким, уже дуют весенние ветры, и освободитель приближается с моря. И нам следует думать о вещах более важных, чем цвет и красота женских глаз. Мы должны голыми руками захватить Алжир, как обещали еврею Синану.

На следующий день Абу эль-Касим пригласил к себе нескольких богатых купцов, оказав им поистине королевский прием, потом велел Джулии чертить пальцем линии на песке и говорить, что открывается ее провидческому взору. А когда гости услышали слова Джулии, они стали вырывать клоки волос из своих бород, причитать и голосить:

– Пусть бы знамя Пророка и в самом деле взвилось над морской пучиной, освобождая нас от алчного Селима бен-Хафса. Все лучше, чем терпеть издевательства жестокого властителя Алжира, который даже самых состоятельных людей вынуждает скрывать свои богатства и тем самым нарушать предписания Корана и совершать грех. Однако воины Селима бен-Хафса вооружены острыми мечами, а его палачи – крепкими пеньковыми веревками с петлями на конце.

Абу эль-Касим тоже вырывал волосы из своей бороды и говорил: