Мика Валтари - Раб великого султана

Мой брат доплелся до нас, вздохнул и сказал:

– Да простит мне Аллах все мои прегрешения! Видимо, слишком много вина выпил я сегодня и уже не понимаю, что делаю. Остановите меня, дорогие друзья, не то в конце концов я сам расквашу себе нос. Дело в том, что я вынужден был убить агу, хотя и знаю, что поднять руку на своего командира – величайшее преступление для солдата. В свое оправдание могу лишь сказать, что ага был плохим человеком: он устроил заговор против маленького Мухаммеда, собираясь прикончить его. И тогда у Селима не осталось бы больше наследников – и некому было бы законно взойти на престол. И вот, чтобы предотвратить всеобщий хаос, я убил агу и взял его тюрбан – жалко ведь просто так выбросить столь ценную вещь, да еще украшенную бриллиантами и рубинами. Однако теперь мне требуется ваша помощь – твоя, Микаэль, и твоя, мой дорогой господин Абу, – мне нужен дромадер.

Я было подумал, что Антти и в самом деле потерял остатки разума, но Абу эль-Касим сразу догадался, что моему брату нужен драгоман [28]; я же, подозревая, что Антти окончательно рехнулся и несет теперь всякую чушь, принялся упрашивать Абу и Мустафу дать моему брату снотворного, чтобы он хорошенько выспался, ибо пьяный Антти явно не мог пока отвечать за свои поступки. Но вдруг из внутреннего двора касбы в сопровождении солдат вышел евнух с перстнем султана на пальце. За ним слуги несли тяжелый, окованный железом сундук. Солдаты громогласно оповестили всех вокруг, что из дворца доставили казну султана, дабы по справедливости наградить за ратные труды его верных воинов. На зов сбежались все, толкаясь и галдя, и евнух, который все еще размахивал рукой с перстнем султана на пальце, напрасно старался собственным телом заслонить от толпы железный сундук. Антти без труда проложил себе дорогу к сундуку, схватил евнуха за шиворот и отшвырнул в сторону, громко призывая писарей приступить к делу и тщательно записать все, что получит из султанской казны каждый воин. И как ни странно, озверевшая солдатня тут же притихла, подчинившись Антти, и выстроилась рядами, соблюдая строгую субординацию. Все спокойно ждали своей очереди, почитая за честь получить от Антти по зубам. А брат мой дал кому-то в ухо, ткнул кого-то кулаком в грудь и обозвал всех пьяными свиньями. Писари, дрожа от страха, уселись на землю и развернули длинные списки солдат, в то время как евнух большим ключом отпирал замок сундука. Потом, глубоко вздохнув и разведя руками, евнух отошел от казны. Тогда Антти поднял крышку, заглянул в сундук, засунул внутрь голову и с ужасом воскликнул:

– Будь ты проклят, Селим бен-Хафс! Даже после смерти ты сумел обмануть нас! И умер-то ты именно тогда, когда стал настоящим бедняком, беднее самого нищего погонщика ослов, и ни минутой раньше!

Подбежали паши и тоже, остолбенев, безмолвно уставились внутрь сундука, на дне которого валялось всего несколько золотых монет. Но паши быстро пришли в себя от пережитого потрясения и тут же заявили:

– Это правда, что мы бедны, но город-то богат. Пойдемте в город, там есть что взять, пока еще не нагрянули испанцы и не разграбили всего.

Антти в раздумье почесал в затылке и мудро изрек:

– Кто мы такие, чтобы противиться вам? Сто голов умнее одной. Однако неплохо бы обсудить наши дела до того, как мы отправимся грабить город, который великий султан доверил нам охранять.

Абу эль-Касим громко разрыдался, умоляя военачальников подождать, пока он не принесет из своего дома золото, которое многие годы собирал, чтобы обеспечить себе достойную старость, но теперь решил раздать солдатам. И хватит этого золота монеты по четыре на каждого воина.

Мы с Абу эль-Касимом помчались домой, а Антти и Мустафа принялись уговаривать воинов набраться терпения и немножко подождать, сохраняя спокойствие. Спускаясь вниз по крутым улочкам, мы видели, как уцелевшие испанцы на лодках и баркасах покидают порт, направляясь в крепость на острове, а люди на берегу, угрожая оружием и кулаками, провожают неверных проклятиями и непристойной бранью. Только мы успели добраться до дома Абу эль-Касима, как прогремел первый пушечный залп из всех испанских орудий и круглое ядро разрушило стену соседнего строения. Абу эль-Касим, как мог, ободрял меня, пока мы в дикой спешке вскрывали тайник под полом, доставали оттуда мешки с деньгами, складывали их в сундук, а сундук грузили на осла, которого сама судьба привела прямо под нашу дверь.

Вернувшись с обещанным золотом во двор касбы, мы увидели воинов, спокойно сидящих на земле и внемлющих словам Мустафы, который красноречиво и вдохновенно рисовал чарующие картины райской неги, что ожидает в конце жизненного пути каждого правоверного мусульманина. Когда потные и запыхавшиеся, ворвались мы во двор, криками подгоняя нашего ослика, Мустафа с укоризной взглянул на нас, недовольный тем, что мы так внезапно и грубо прервали поток его красноречия. Даже Антти, который вздремнул на крышке султанского сундука, очнулся, потянулся, поднялся и сказал:

– Микаэль и господин мой Абу, благослови вас Аллах! Вы вернулись вовремя, мне уже пора промочить горло. А пока суть да дело, я посоветуюсь с Аминой и ее сыном, которого я провозгласил султаном лишь потому, что его мать поклялась мне в том, что он потомок Селима бен-Хафса, хотя до этого добрая женщина часто жаловалась мне, что Селим бен-Хафс совершенно пренебрегал ею как раз в то время, когда был зачат этот ее сын. Но с того момента, как ей благополучно удалось задушить двух старших сыновей Селима, у нас не осталось никакого выбора – больше султанов-то нет, – и мне пришлось ей поверить.

Мустафа захлопнул персидскую книгу, по которой, время от времени прерывая свой рассказ, читал воинам поэмы, вздохнул и согласно кивнул головой.

– Пойдем, Микаэль эль-Хаким, – позвал он меня, – поищем сына Селима бен-Хафса. Деньги делить будут долго, мне здесь больше делать нечего – я уже подготовил солдат к встрече с освободителем.

Не задерживаясь, мы отправились во дворец, миновав внутренний двор, где все еще валялись окровавленные трупы. Антти, нигде не останавливаясь, вел нас прямо в Райский сад, отталкивая надоедливых и перепуганных евнухов, которые тут же исчезали, а когда мы переступили порог золотых ворот, обвел все вокруг затуманенным взором и пробормотал:

– Пошли в баню. Кажется, я опустил в воду два еще запечатанных кувшина, полных отменного вина.

С уверенностью сомнамбулы он по лабиринтам узких коридоров провел нас в баню, у бассейна опустился на колени, вытащил из воды кувшин вина, сорвал печать, жадно припал губами к краю сосуда и стал пить так, что беспрерывное бульканье вина в его горле громко отзывалось в царившей кругом тишине.