Мика Валтари - Раб великого султана

Капитан де Варгас громко расхохотался и сказал:

– Ты хитер, как лис, отступник. Но даже семилетний мальчик не может быть столь глуп, чтобы рубить сук, на котором сидит. Хайр-эд-Дин – слишком крепкое снадобье от недугов султана. А я, человек рассудительный и терпеливый, не собираюсь отказываться от переговоров и готов выслушать предложения владыки Алжира, которые он соизволит сообщить мне после того, как узнает о моих условиях.

Несмотря на смех и пренебрежительный тон капитана, я понял, что одно лишь упоминание имени Хайр-эд-Дина напугало де Варгаса. И я сказал:

– Господин мой и благодетель! Тебе не надо отправлять меня обратно к султану, чтобы узнать о его предложениях, ибо мне велено передать тебе условия молодого султана. Он требует справедливого возмещения ущерба, причиненного испанцами жителям города, а также тысячу золотых монет на покупку розовой воды, чтобы очистить мечеть и могилу марабута от скверны. Но владыка Алжира даже не будет настаивать на возмещении ущерба, если под присмотром его советников ты замуруешь бойницы в крепости со стороны города. Если же ты откажешься выполнить эти справедливые требования, султан будет вынужден поверить, что ты хочешь вмешаться во внутренние дела Алжира, – и повелитель мой обратится за помощью к любому, кто предоставит ему эту помощь, чтобы противостоять твоим дальнейшим козням и проискам. Борьба будет беспощадной, поверь мне.

– Боже упаси! – вскричал капитан де Варгас, осеняя себя крестным знамением. – Впустить воинов ислама в крепость, чтобы они наблюдали за работами каменщиков, – это все равно, что сдать султану испанскую твердыню! Я – кастильский дворянин, и даже думать о подобном мне противно. Я скорее умру, чем сдамся! Вот мое последнее слово: обе стороны откажутся от компенсаций, не будут больше говорить о деньгах, ибо все мы допустили ошибку. Обещаю также наказать виновных, если действительно кто-то посмел осквернить священные для мусульман места. Однако розовую воду я отказываюсь покупать – у меня на это нет средств.

Капитан потупился и опустил голову, а консул с глухими рыданиями принялся рвать на себе сальные волосы, мгновенно впав в глубочайшее отчаяние. Монах поспешил громко объявить о своем горьком разочаровании, вызванном уступками коменданта крепости. Но капитан де Варгас сурово сказал:

– Как видишь, я готов пойти на мировую, даже пренебрегая мнением своих советников. Однако это все, что я могу сделать, дальнейшие уступки означают мое бесчестие. И если твой владыка не согласен со мной, пусть заговорят пушки. Тогда посмотрим, кто победит в этой недоброй игре. Но прежде всего пусть султан откажется от переговоров с Хайр-эд-Дином, ибо любые ваши попытки связаться с этим безбожным морским разбойником я вынужден буду считать действиями, направленными против моего императора.

Капитан вручил мне потертый кошель с десятью золотыми монетами, и хоть несказанно удивила меня неблагодарность императора, который позволял своему капитану прозябать в такой нищете, я принял дар де Варгаса, не выказывая своего пренебрежения. Оказывая подобающие почести и отдавая дань уважения послу султана, комендант лично проводил меня до лодки, а когда мы отходили от причала, капитан в доказательство того, что в крепости достаточно пороха для пушек, приказал дать прощальный залп из нескольких орудий. Я не переставал удивляться наивности и легковерности гордого кастильца и навсегда запомнил, очень крепко усвоив, что в переговорах в любом случае проигрывает тот, кто честно выкладывает всю правду, тогда как лжецы и обманщики имеют все шансы на успех.

Как только мы вернулись в город и сошли на берег, солдаты, которые тем временем закончили работы в порту, использовав те минуты затишья, что я обеспечил им своими переговорами с комендантом крепости, повели меня в касбу. Там без промедления отправили меня в Райский сад гарема, где Мустафа бен-Накир, удобно развалившись на мягких подушках, с чувством читал персидские стихи моему господину Абу эль-Касиму.

Мустафа и Абу, несколько смущаясь, уведомили меня, что в мое отсутствие скоропостижно скончалась Амина, но я так и не смог искренне пожалеть эту легкомысленную женщину, лишь с беспокойством подумал об отчаянии Антти, которое он испытает, когда, протрезвев, проснется и узнает о смерти своей подруги. Но Мустафа бен-Накир, словно читая мои мысли, внезапно промолвил:

– Аллах – судья справедливый и не слишком медлит с возмездием, а эта коварная женщина давно заслуживала наказания. Мы говорили с ней и теперь точно знаем, что с первой минуты знакомства с твоим братом она использовала его наивность и неискушенность в своих подлых целях, хотя правда и то, что он возбуждал ее своей красотой и выносливостью. Многих женщин из гарема она заставила участвовать в оргиях, а также подкупила евнухов, чтобы они оставили в бане Селима бен-Хафса наедине с Антаром. Поэтому не удивляйся, что мы решили немедленно наказать эту женщину за ее коварство и интриги, велев евнухам задушить неверную и распутную жену Селима.

– Да, да, – поспешно подтвердил Абу эль-Касим. – И мы имели в виду исключительно благо твоего брата. Ну а раз уж взялись за дело, то надо было все доводить до конца, и пришлось приказать задушить и ее сына, ибо, как известно, финик от пальмы недалеко падает. Ну, и кроме всего прочего, можно было ожидать всяких осложнений и неожиданностей, с которыми непременно столкнулся бы Хайр-эд-Дин, если бы мальчик, оставшись в живых, в один прекрасный день сбежал к испанцам и тем самым дал бы императору повод для вмешательства во внутренние дела Алжира.

Только теперь я наконец понял, что Мустафа бен-Накир не случайно отправил меня в крепость: он не хотел, чтобы я мешал осуществлению его жутких замыслов. Я испытывал сочувствие и жалость к маленькому мальчику, который совсем недавно, держась за руку матери, семенил рядом с ней, путаясь в длинных полах роскошного халата. Но ничего уже нельзя было изменить…

После этого разговора я покинул дворец и отправился в дом Абу эль-Касима, на улицу торговцев пряностями. Звезды уже мерцали в небе, а мне казалось, будто я возвращаюсь в единственный дом, который есть у меня на земле. Люди бодрствовали, все еще оставаясь на крышах домов, я слышал смех, пение и веселую музыку. У меня было легко на сердце, и я был растроган до слез, когда, переступая порог дома, громко возвестил о своем возвращении. Навстречу мне выбежал Раэль; песик стал ластиться ко мне и лизать мои руки, появившаяся же на пороге Джулия зажгла светильник и забросала меня вопросами:

– Это ты, Микаэль? Почему ты один? Где ты пропадал так долго? Что происходит, и где сейчас наш господин Абу? Я боялась, что с вами что-то случилось. В городе все еще неспокойно, и говорят, что вскоре прибудет освободитель. После возвращения домой я нашла в полу огромную дыру и подумала, что грабители ворвались и сюда.