Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Пламенеющий миф [litres]

– Досточтимые витязи Простен, Шихберн, Шибрид…

– Простен! – воскликнула великая княгиня, будто вспомнила. – Шихберн… Варяги.

Варяги взяли моду ради даров являться к государям, исповедующим Христа, с просьбами окрестить. Иные крещены уже по многу раз… Теперь вот что удумали. В послы себя произвели. Всё Шихберн, его затея! Морда-то ведь лисья. Оттон ревностный раб Божий. Крестить варваров почитает за призвание, данное ему свыше… Немалые дары, должно быть, выманили. Шибрида Ольга не помнила. А Шихберн и Простен ходили еще с Игорем на греков. У Простена лицо из гранита тесано. Величавый муж. Шихберн – великан с глазами младенца… Таким верят.

Молчание затягивалось…»

Далее следует небольшой богословский спор, и потом звучит определенное:

«– Великая княгиня! Ты звала нас, мы пришли.

– Я не звала вас… Простен, Шихберн… запамятовала, как звали третьего, самозванно явились к брату моему, к императору Оттону. Видно, мечи у них, у бездельников, заржавели: обманом добывают свой хлеб. Ложью. Мне ведомо: Шихберн крестился раз семь или восемь ради того, чтобы получить щедрые дары от простодушных государей.

– Я сам крестил витязей! – воскликнул епископ Адальберт.

– Выходит, это девятое для Шихберна принятие таинства…

– Кощунство! Кощунство! – вскричал епископ Адальберт.

– Это варяги.

– Но что же делать нам?

– Молиться, – сказала княгиня…»

Ситуация уже в авторском изложении неоднозначна. Из мыслей княгиня Ольги мы видим, что «посольство она отправляла». Вслух она почти признается в этом, не как-то неувернно: «Запамятовала… кто посольство справлял у государя Оттона?». Посольство было, но она не помнит имен послов (старая, чего взять). Или не помнит, а было ли посольство, но не отрицает этой возможности сразу? (Мол, каждый день посольства в Европу шлем, разве все упомнишь?) Однако через несколько минут она отрекается, берет назад почти сделанное признание: «Я не звала вас». И валит всю вину в недоразумении на варягов: это, дескать, Простен с Шихберном ходят по квартирам, выдают себя за послов, вымогают дары… Вот ведь жулье! Мошенники на доверии! Кстати, эти два персонажа автором взяты из подлинного списка русских послов в греки 943–944 года. Так что они были самыми настоящими послами, правда, пятнадцать лет назад.

Далее княгиня уходит от разговора, ссылаясь на приезд Святослава, и обещает вернуться к обсуждению позже.

Потом происходит поразительная сцена: Ольга и Святослав заходят в гости на двор Свенельда, туда же слуги приносят на скрещенных руках дряхлого старца Асмуда и заодно некий стул, который оказывается походным троном князя Игоря. И Ольга предлагает сыну немедленно на него сесть.

«Святослав дико озирался.

– Это не затея змеинохитрой Ольги, сын мой. Это решение христианки Елены. Ты жаждешь. Утоли свою жажду…»

«Змеинохитрой!» Так Ольга сама себя определяет как княгиню, и совершенно справедливо. Но передает престол сыну, чтобы самой отдохнуть от мирской суеты. Святослав садится, а Ольга обещает обойти веси, ловли и погосты, которые она поставила, чтобы лично оповестить о его восшествии. На меня эта сцена с восшествием Святослава на походный трон с «выездной сессией» на чужом дворе, в присутствии матери и двух воевод, произвела глубочайшее впечатление.

Дальше немного пропустим, но вот наступает Купала. Глава так и называется – «Крест над Купалой». Описываются игрища, а далее, гуляючи у Днепра, Святослав видит, как два всадника хватают идущего через поле крестьянина и плетьми гонят к странному шествию.

«Чтобы лучше видеть, князь забрался на дерево. Сотни две христиан, сотня варягов. Кресты, деревянная, раскрашенная статуя Богородицы, повозка с Распятием. В повозке – епископ Адальберт! К нему-то и притащили крестьянина. Суд епископа был коротким: бедного язычника подняли на помост, устроенный на другой повозке, привязали к столбу. Стегали розгами.

«Вон как они к Христу приучают!» Святослав быстро спустился на землю.

…До княжеского двора – далеко. Постоял, подумал и пошел, обходя христианских ревнителей, к Днепру.

Появлению Адальберта на поле не удивился. Епископ родом чех, чешское имя его Войтех, знает обычаи…»

Далее опять немного описания этих обычаев, и потом:

«Дурак! – подумал Святослав о епископе Адальберте. – Гнать его надо, пока люди не обиделись».

«Вдруг послышалось глухое, как из-под земли, пение. Пришел Адальберт со своими немецкими священниками и монахами, с варягами-христианами.

– Именем Господа Иисуса Христа заклинаю вас! – раздался властный голос епископа. Славянской речью говорил: – Вы тешите игрищами сатану! Вы – одно с мерзкими силами зла и тьмы. Образумьтесь! Поклонитесь, примите душой Единого Бога Творца, примите свет, и сами станете светом.

Парни и девки не понимали, чего от них хотят. Стояли, загородясь от епископа и его людей костром.

– Ступайте в воду! – епископ поднял крест. – Ступайте все в воду! Я крещу вас.

– Мы и без тебя в воду пойдем, без твоего креста! – откликнулись смелые и, сбрасывая одежды, стали плясать и петь купальские игривые песни.

– Бесовство! – закричал епископ. – Славянское бесовство!

Монахи, вооружась граблями, подступили к костру, принялись разбрасывать головни, топтать и гасить огонь. На людей епископ напустил варягов, вооруженных плетьми. Все кинулись в воду и, омывшись, поплыли по течению, чтоб скрыться от крестов и плетей.

Святослав плыл вместе со всеми…

…Созывать бояр, думать, как быть с послом императора Оттона, не пришлось. Киевляне, возмущенные ночным походом епископа, ворвались в палаты, где он стоял, измолотили колами да цепами монахов, разбросали рясы, скарб, а вот кресты, хоругви, статую Богородицы, распятье – не тронули.

Адальберт спрятался в погребе, в пустой бочке, его не нашли, но убить пообещали.

Епископ не дрогнул. В рогатой шапке, в мантии, явился к Святославу на княжеский двор, потребовал защиты от варваров.

– Я сам – варвар, – сказал Адальберту князь. – Ты напал на людей во время их праздника. Ты вразумлял не крестом, но кнутом. Если я возьмусь защищать тебя, народ и мне задаст на орехи, прогонит из Киева как миленького.

Ночью двор Адальберта загорелся. Пожар погасили быстро, но весь день летели через ограду камни, а то и стрелы.

…Адальберт бежал, оставив во дворе два креста над могилами убитых киевлянами монахов».

Далее автор кратко пересказывает жизнь Адальберта Пражского («чеха по имени Войтех»). Здесь автор смешивает двух разных людей – Адальберта Магдебургского и Адальберта Пражского. Они, конечно, тезки и в одинаковом звании, но нужный нам Адальберт – родом из Лотарингии, подданный Оттона, и жил на несколько десятилетий раньше другого: он умер в 981 году, а деятельность Адальберта Пражского приходится на 980-990е годы. Причина путаницы в том, что Адальберт Магдебургский был духовным наставником чеха Войтеха из знатного рода Славниковичей и дал ему при миропомазании имя своего небесного покровителя. Поэтому они стали тезками, и тем не менее простая справочная информация не позволила бы их спутать. Никаких связей с Русью Адальберт-Войтех не имел.