Д Рублёва - Величайшие русские пророки, предсказатели, провидцы

Знакомство с Пилсудским продолжилось и после того вечера. Известно, что Мессинг выполнял для Пилсудского задание «частного характера». О содержании этого задания Мессинг никогда и никому не рассказывал, не рассказал и в книге своих воспоминаний, изданной в другой стране и много лет спустя, когда маршала Пилсудского уже давно не было в живых.

Военная служба Мессинга круто меняет свое направление — его переводят в криминалисты, что для него намного интересней муштры на плацу. А через некоторое время Мессинг возвращается к артистической карьере. И снова огромные яркие афиши в Варшаве, Париже, Лондоне и Риме приглашают на выступления «гипнотизера, факира и медиума Вольфа Мессинга». Ему аплодировали во всех столицах Европы, в огромных концертных залах и в роскошных императорских дворцах.

Газеты восторженно писали о его потрясающих выступлениях. Личность Мессинга будоражила воображение, а его публичные рекламные трюки приводили в восторг обывателей: например, в Риге его появление на улицах за рулем автомобиля, с закрытыми повязкой глазами, вызывало в прогуливающихся горожанах смесь паники и восторга. О том, куда крутить руль, ему телепатировал сидевший рядом шофер.

Некоторые из «чудес» быстро становились достоянием публики еще и потому, что в них участвовали известные во всем мире политические фигуры. Например, в одном из опытов 1927 года мысленные приказы Мессингу отдавал Махатма Ганди. И хотя Ганди попросил лишь взять со стола флейту и передать ее другому человеку, но это был сам Ганди, поэтому незамысловатый фокус (незамысловатый — для Мессинга) получил огромный резонанс — о нем говорил весь мир.

Как-то Вольфа пригласили в родовой замок могущественного графа Чарторыйского, и граф попросил его найти давно утерянную бриллиантовую брошь. Эта антикварная брошь не только являлась семейной реликвией, но и стоила огромных денег. Считалось, что брошь украли, но вынести брошь из замка вор не смог — как только обнаружилась пропажа, в замке перекрыли все входы-выходы.

Мессинг приехал в замок в образе художника: развевающийся черный плащ, шляпа с широкими полями, длинные волосы. В соответствии с поставленной задачей ему надо было общаться с обитателями и «прослушивать» их, чтобы понять, кто из них вор. Задача поначалу представлялась достаточно легкой, Мессинг разговаривал с людьми, служившими в замке, но… их было очень много.

И «виновник» пока что не обнаруживался. Сам Чарторыйский пребывал в уверенности, что никто из его родственников не мог совершить кражу, равно как люди из прислуги, жившие в замке десятилетиями и служившие графу верой и правдой. Мессинг уже склонялся к мысли, что драгоценная брошь все же каким-то образом покинула пределы замка, и намеревался довести свое мнение до графа, но ему не давала покоя загадочная деталь — слабоумный мальчик, сын одного из слуг. Только его из всех многих обитателей замка не удавалось «прослушать». Мессинг стал внимательней приглядываться к поведению мальчика и обнаружил, что того чрезвычайно привлекало все блестящее — он буквально застывал, неотрывно глядя на какой-нибудь блестящий предмет. Неужели «сорочья болезнь»? Мессинг проводит эксперимент, достает из кармана жилетки свои золотые часы, покачивает ими в воздухе, словно рассеянно поигрывая, а сам не спускает глаз с мальчика. Уловив его завороженный взгляд, он оставляет часы на столе и притворяется, что уходит, а сам прячется за дверью, продолжая наблюдать оттуда за мальчиком. Как только Вольф Мессинг исчез за дверью, мальчик кинулся к столу, молниеносно схватил часы и выбежал из зала. Мессинг поторопился вслед за ним, чтобы понять, как малыш распорядится своей «добычей». Каково же было его удивление, когда мальчик подбежал к чучелу медведя, стоявшему возле лестницы, остановился и опустил часы в оскаленную пасть зверя.

Мессинг позвал Чарторыйского и попросил его дать распоряжение разрезать чучелу шею. Граф немало удивился, но просьбу Мессинга выполнил. Когда шею вспороли острым ножом, оттуда посыпался блестящий дождь: разноцветные стекляшки, елочные игрушки, столовые приборы, кусочки фольги… Среди этих блестящих предметов оказалась и пропавшая бриллиантовая брошь.

Мессинг не прекращал совершенствовать и развивать свои удивительные способности. Оказалось, что кроме экстрасенсорных и телепатических способностей он обладает еще и даром предвидения и чтения судеб.

Выяснилось это совершенно случайно. «Однажды, еще в тридцатые годы, в Польше, пришла ко мне на прием молодая женщина. Она достала фотографию мужчины, несколько моложе ее по возрасту, имеющего явное родственное сходство с ней.

— Мой брат, — объяснила она. — Два года назад он уехал в Америку. За счастьем. И с тех пор — ни единого слова. Жив ли он? Можете ли вы узнать?

…Я смотрю на карточку брата бедной женщины. И вдруг вижу его словно сошедшего с карточки, чуть вроде бы помолодевшего. В хорошем костюме. И говорю:

— Не волнуйтесь, пани. Ваш брат жив. У него были трудные дни, сейчас стало легче. Вы получите от него письмо на тринадцатый день, считая сегодняшний. Это будет первая весточка от него за два года. Потом он будет вам писать чаще.

Женщина ушла от меня и, как водится, рассказала обо всем соседям. Пошла молва. Дошла до газетчиков. Начался спор в печати: ошибся Мессинг или нет? В общем, на тринадцатый, предсказанный мной день в этом местечке собрались корреспонденты чуть ли не всех польских газет. Письмо из далекой Филадельфии пришло с вечерним поездом».

Сам Мессинг пытался объяснить, как это у него получается, что он чувствует:

«Лучше всего я чувствую судьбу человека, которого встречаю первый раз в жизни. Или даже которого не вижу совсем, только держу какой-либо принадлежащий ему предмет, а рядом думает о нем его родственник или близкий человек.

Рассказанный мною эпизод о польском эмигранте относится именно к числу таких случаев: я держал в руке его карточку, а рядом сидела и думала его сестра. Перебирая в памяти сотни подобных случаев, я не могу не остановиться на единственном ошибочном. Впрочем, не совсем ошибочном.

Дело было опять-таки еще в Польше. Ко мне пришла совсем немолодая женщина. Седые волосы. Усталое доброе лицо. Села передо мной и заплакала.

— Сын. Два месяца ни слуху, ни духу. Что с ним?

— Дайте мне его фото, какой-нибудь предмет его. Может быть, у вас есть его письмо?

Женщина достала синий казенный конверт, протянула мне. Я извлек из него исписанный листок бумаги с пятнами расплывшихся чернил. Видно, много слез пролила за последние два месяца любящая мать над этим листком линованной бумаги. Мне вовсе не обязательно в таких случаях читать, но все же я прочитал обращение: «Дорогая мама!..» — и конец: «Твой сын Владик». Сосредоточился. И вижу, убежденно вижу, что человек, написавший эти страницы, мертв. Оборачиваюсь к женщине: