Вячеслав Никонов - Ленин. Человек, который изменил всё [litres]

На следующий день вызрел дипломатический скандал, который закончился и первым визитом к Ленину западных дипломатов. В ответ на попытки Бухареста разоружить революционизированные российские части в Румынии Ленин предписал «арестовать немедленно всех членов румынского посольства и румынской миссии» 1314. В числе арестованных оказался и румынский посланник граф Константин Диаманди. В канун российского Нового года Фрэнсис на правах дуайена дипкорпуса срочно созвал в американское посольство глав миссий. «Я организовал встречу по телефону с Лениным, который говорит по-английски» 1315. Ленин назначил встречу запиской: «Сэр, не будучи в состоянии связаться с Вами по телефону в 2 часа, как было условлено, я пишу, чтобы сообщить Вам, что я был рад встретиться с Вами в моем кабинете – Смольный институт, комната 81 – сегодня в 4 часа дня» 1316.

Как рассказывал Залкинд, «дело было лишь за помещением, ибо мы сомневались, уместятся ли все в маленьком кабинете ВИ. Я был против приема в “парадной зале”, очень уж нелепо разукрашенной кем-то разноцветными половиками и зеркальным трюмо посредине. Прием так-таки состоялся в кабинете, куда мы набили столько стульев, сколько влезло. Члены корпуса начали быстро приезжать один за другим, причем старейшина (американский посол) усердно представлял их, а ВИ не менее усердно жал всем руки» 1317. Прибыли 22 посла и посланника.

Ленин встретил Фрэнсиса у двери своего кабинета «размером примерно в двенадцать на пятнадцать футов (3,5 на 4,5 м. – В.Н .) и пригласил министров и временных поверенных сесть на деревянную скамью… Я читал по-английски и стоя требование, под которым мы все подписались. А потом Лексингстон Фелпс прочел его по-французски. Ленин сказал:

– Давайте это обсудим.

Я немедленно ответил:

– Никакого обсуждения этого вопроса.

Я сказал, что персона дипломатического представителя была неприкосновенна и пользовалась иммунитетом… Дискуссия продолжалась не менее часа. Ленин был приятен в своих манерах на протяжении всей встречи» 1318. Залкинд меж тем к месту зачитал телеграмму Троцкого о нападении румын на российские войска, что «привело почему-то в раж сербского посланника Спалайковича, начавшего ни к селу ни к городу митинговать, приведя своей речью как ВИ, так и присутствовавшего т. Сталина в самое веселое настроение. Остальные дипломаты изображали при сем нечто вроде хора греческих трагедий» 1319.

Председатель Совнаркома направил предписание в Петропавловскую крепость: «Арестованных румынского посланника и всех чинов румынского посольства освободить, заявив им, что они должны принять все меры для освобождения окруженных и арестованных русский войск на фронте» 1320. Фрэнсис подтвердит: «Он сообщил мне по телефону около полуночи, что Центральный Совет решил освободить Диаманди» 1321.

На этом общение американской дипломатии с лидером нашей страны на многие годы прекратится. Но Ленин воспринял визит как первую ласточку, предвещая признание Западом его правительства. Большевики пытались заручиться поддержкой Антанты в противодействии немецкому нашествию или заманить ее на переговоры в Бресте. «За два месяца не было ни одной недели, чтобы большевики через меня не запрашивали (неофициально, это правда, но откровенно) союзников о военном содействии» 1322, – свидетельствовал в январе 1918 года Жак Садуль. Но этот порыв большевиков отклика уже не встретил.

А послы 26 февраля дружно покинули Петроград и направились в Вологду. В качестве пункта связи со столицей, как заметит Локхарт, «она являлась приблизительно столь же подходящим местом, как северный полюс, только несколько ближе» 1323.

Идея повлиять самым решительным образом на российские дела витала в воздухе. Изменению позиции Запада в сторону интервенционизма в наибольшей степени способствовали разгон Учредительного собрания и Брестский мир.

Германия, находившаяся на грани выживания, с восторгом восприняла Октябрьскую революцию. В Берлине не могли поверить своему счастью: из войны выходил потенциально сильнейший враг. Чтобы не вспугнуть удачу, немцы прекратили огонь по всей линии фронта и предложили мирные переговоры.

Советская делегация во главе с Иоффе, в состав которой входили также Карахан, Каменев, Сокольников, Биценко, Мстиславский и по одному представителю от рабочих, крестьян, солдат и матросов, 20 ноября (3 декабря) приехала в Брест-Литовск. Ленин инструктировал Иоффе, «как именно необходимо наших империалистических противников “вытаскивать за ушко да на солнышко”.

– Как только они покажут свои империалистические ушки, – говорил он, – вы их остановите и требуйте: а позвольте-ка это записать!»

«Как известно, большевиков сначала, и не только в России, но и во всем мире, обвиняли в том, что они – “германские шпионы”, “германские агенты”, “подкупленные Германией” и т. д. … Трехмесячная борьба в Бресте помимо своей главной цели – революционизирования мира трудящихся – имела еще и побочную: доказать всему миру безусловную ложность возводимых на большевиков обвинений» 1324, – подчеркивал Иоффе.

Большевистское руководство придерживалось формулы, выработанной в Циммервальде – демократический мир без аннексий и контрибуций. С этой формулой делегация и выступала, надеясь не только (может, и не столько) на заключение мира, сколько на использование переговоров для целей пропаганды идей революции во всех воюющих странах, которая наиболее эффективно этот мир обеспечит. Большевики в эйфории от своей октябрьской победы принимали голодные выступления в воюющих странах за начало восстания пролетариата.

Свежеиспеченные советские дипломаты в Бресте начали диктовать условия, ведя себя как сторона-победитель. Немцы, австро-венгры, турки и болгары, с которыми велись переговоры, так не считали. «Немецкая делегация оторопела от столь наглых требований со стороны побежденного государства… Русские, безусловно, затягивали переговоры в надежде, что они будут прерваны известием о революции в Вене и Берлине. Некоторые их требования вывели бы из себя даже самого вежливого и терпеливого дипломата» 1325.

Но Центральные державы были заинтересованы в максимально быстром заключении мира с Россией, а потому поначалу готовы были идти на компромисс. Перемирие подписали уже 2 (15) декабря. Германия готовила, по словам ее главнокомандующего Пауля фон Гинденбурга – любимца нации и будущего президента, – «грандиозную военную кампанию на Западном фронте», и это возлагало «естественную обязанность привлечь все пригодные для кровавой битвы силы… Ввиду распада русской армии мы уже ранее начали оттягивать оттуда большую часть наших боевых соединений» 1326. Беспомощность России разжигала аппетит у германского руководства. Гинденбург доказывал кайзеру, «что в интересах Германии следует отодвинуть границы России на восток, а ее плотно заселенные и экономически перспективные западные губернии аннексировать» 1327.