Вячеслав Никонов - Ленин. Человек, который изменил всё [litres]

Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства уже в 1917 году установит факт работы Малиновского на российские спецслужбы. Малиновский вернется в Россию с очередной порцией военнопленных 22 октября 1918 года. Он предстанет перед Военным революционным трибуналом при ВЦИК и после короткого процесса будет расстрелян.

Канун Первой мировой войны – помимо дела Малиновского – Ленин посвятил разборкам с европейской социал-демократией. Председатель II Интернационала Вандервельде предложил провести в начале июля в Брюсселе объединительное совещание двух фракций: «Прикрываясь разговорами о необходимости установления единства рабочего класса, он хотел “устранить” раскол между большевиками и меньшевиками» 681.

«Инесса на лето выписала детей из России и жила в Триесте у моря» 682. Ленин подобной идиллии вытерпеть не мог. Ему срочно понадобилась Арманд – для поездки в Брюссель. Последовал ежедневный поток писем упрямившейся Инессе. Начал довольно издалека: «По поручению ЦК обращаюсь к тебе с просьбой согласиться войти в делегацию. Расходы на поездку оплатим». Но вскоре раскрыл карты: «У Григория больна жена. Я ехать не хочу “принципиально”. Видимо, немцы (озлобленный Каутский и К 0) хотят нам досадить». Действительно, пусть выместят досаду не на Ленине, а на Инессе.

Он все более настойчив: «Дорогой друг! Вчера я совершил прогулку в горы (после того как целые недели шли дожди, погода хорошая) и потому вчера не ответил на Ваше письмо… Возможно, что тебе придется быть членом “конференции” (всех “фракций”) и выступать публично в качестве обвинителя ликвидаторов и в качестве сторонника партии (более того, в качестве представителя ЦК)» 683. У этого письма была и концовка, которую не включали в собрания сочинений: «Никогда, никогда я не писал, что я ценю только трех женщин. Никогда!! Я писал, что самая моя безграничная дружба, абсолютное уважение посвящены только 2–3 женщинам. Это совсем другая, совсем-совсем другая вещь. Надеюсь, мы увидимся здесь после съезда и поговорим об этом. Пожалуйста, привези, когда приедешь (т. е. привези с собой), все наши письма (посылать их заказным сюда неудобно: заказное письмо может быть весьма легко вскрыто друзьями), и так далее… Пожалуйста, привези все письма сама, и мы поговорим об этом» 684. Будущие историки, биографы Ленина и читатели их книг так и не узнают, что было в этих письмах.

Инесса позволила себя уговорить. «Конечно, кроме прекрасного французского нужно понимание сути дела и такт. Кроме тебя, никого нет … Доклад ЦК мы напишем. Твое дело будет перевести и прочесть с комментариями , о коих мы условимся». И ведь напишет. На 45 страниц в ПСС. «Готовлю тебе еще кучу советов: уверен, что ты чудесно расшибешь и Плеханова (едет!!), и Каутского (едет). Мы их проучим… великолепно!» Ленин понимал, что Инессе придется несладко. «Ты должна знать, что все будут очень злиться (я очень рад!), увидев, что я отсутствую, и, вероятно, захотят отомстить тебе. Но я уверен, что ты покажешь свои “ноготки” наилучшим образом. Заранее восторгаюсь при мысли, как они нарвутся публично, встретив холодный, спокойный и немного презрительный отпор» 685.

В Брюссель отправился и Ганецкий – как делегат от польских «разломовцев», – который рассказывал: «Собираются делегаты. Постепенно появляются и товарищи большевики Инесса Арманд, Владимирский, Попов и занимают крайнюю левую… Появляются светила Интернационала: Вандервельде, Гюисманс, Каутский. Тут – и Плеханов, и Роза Люксембург. Все косятся в сторону большевиков, – нет еще Ленина, очевидно, запоздал, появится завтра… Торжественное настроение портят большевики. Подобной “наглости” не ожидали. Пошла бешеная ругань, чуть не дошло до кулачной расправы… Это была последняя встреча большевиков со II Интернационалом» 686. Большевики и латышские социал-демократы отказались участвовать в голосовании по предложенной Каутским итоговой резолюции об отсутствии принципиальных разногласий между большевиками и меньшевиками и подчиняться решениям совещания.

Ленин от всего происшедшего пришел в восторг. «Ты лучше провела дело, чем это мог бы сделать я, – благодарил он Арманд 19 июля. – Помимо языка, я бы взорвался , наверное. Не стерпел бы комедиантства и обозвал бы их подлецами… У вас же и у тебя вышло спокойно и твердо». «Попов пишет, что ты была больна. Твой голос был очень слабый. Что у тебя за болезнь? Пожалуйста, пиши подробнее!! Иначе я не могу быть спокойным» 687.

Собственно, на натаскивание Арманд и разбор ее выступления на конференции и ушел у Ленина месяц, предшествовавший Великой войне. У него были планы. Связанные с предстоявшим конгрессом II Интернационала в Вене, на который большевикам удалось получить большинство мандатов от России 688. И с очередным съездом партии. «Наш съезд состоится в августе, – сообщал он Инессе. – Почти все необходимые деньги уже в наших руках». Где деньги, там и власть. Это, по мысли Ленина, будет чисто большевистский съезд. Шкловскому: «Ясно, что мы путаться с “общим съездом” – ликвидаторы + Розы + Алексинские + Плехановы – не будем». Инессе: «Ты должна быть делегатом… Лучше бы, если ты приехала раньше. Дел куча. Давай спишемся заранее» 689. Увидятся они позже и в другом месте.

События развивались стремительно. 16 (29) июня фельдъегерь поручик Скуратов поднялся на борт императорской яхты «Штандарт» и вручил Николаю II конверт с известием о том, что накануне в боснийском городе Сараево выстрелами из револьвера молодой серб Гаврила Принцип убил австро-венгерского престолонаследника Франца Фердинанда и его супругу Софи фон Гогенберг. «Штандарт» на предельной скорости развернулся на Петергоф. Смысл происшедшего был очевидным для посвященных в тонкости европейской дипломатии: от столкновения могло спасти только чудо.

Ленин 12 (25) июля писал Арманд: «Сегодня вечером в шесть часов будет решен вопрос о войне между Австрий и Сербией… Это лето чрезвычайно неудачно: сначала “дело” Малиновского, затем совещание в Брюсселе. А теперь, после событий в СПб, совершенно неизвестно, будет ли возможным общий съезд нашей партии» 690.

Ленин прозевал нарастание мировой войны, которая изменит судьбу человечества, и ее начало. Хотя и мечтал о ней. «Война Австрии с Россией, – писал он Горькому в начале 1913 года, – была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе) штукой, но мало вероятия, чтобы Франц Иосиф и Николаша доставили нам сие удовольствие» 691. Или не верил своему счастью: что схватка крупнейших держав между собой, на которую надеялись еще Маркс и Энгельс как на предпосылку мировой революции, наконец-то начнется.