Артур Дойль - Приключения Михея Кларка: Роман; Исторические рассказы; Военные рассказы

Посреди города протекала река, через которую были построены два моста. Река составляла как бы границу, отделявшую наши владения от неприятельских. Мальчик, перешедший мост, оказывался во вражеском стане.

В первом же сражении, которое произошло после поступления моего в школу мэстера Чиллингфута, мне удалось отличиться. Я вступил в единоборство с самым страшным из наших врагов и нанес ему такой сильный удар, что он шлепнулся наземь и унесен был нами с поля битвы в качестве военнопленного. Этот подвиг утвердил за мною славу великого воина, и скоро я стал признанным вождем наших сил. Даже старшие мне повиновались.

Эта удача страшно разожгла мою гордость, и я стал изо всех сил стараться доказать товарищам, что они не ошиблись, избрав меня своим начальником. Каждый день я придумывал хитрые и коварные планы, направленные к победе над нашими врагами.

Однажды зимой, вечером, нам дали знать, что наши враги, пользуясь ночной темнотой, хотят сделать на нас набег. Проникнуть на нашу сторону враги собирались стороной, через дощатый мостик, по которому редко кто ходил.

Мостик этот находился на выезде из города и состоял из одного широкого бревна, перекинутого через реку. Сделан был этот мостик для городских писцов, которые жили на окраине, и благодаря этому мостику путь их на службу значительно сокращался.

Мы решили спрятаться в кустах ту сторону реки и сделать на врагов неожиданное нападение в то время, как они станут переходить реку. Но дорогой я придумал новую хитрость. Такие хитрости, как я читал, употреблялись во время германских войн. Я сообщил о своих планах товарищам, и они возликовали. Мы захватили пилу мэстера Чиллингфута и направились к месту предполагаемого сражения.

Пришли к мостику. Там все было тихо и спокойно. Был холодный темный вечер, дело шло уже к рождеству. Врагов не было видно. Мы стали шепотом переговариваться о том, кто совершит смелый подвиг. Никто не решался. Я тогда с удовольствием взялся за дело сам. Надо уметь сделать то, что придумано, не правда ли? И кроме того, я был начальник и должен был быть впереди.

Взяв пилу, я добрался до середины моста и, сев верхом на бревно, принялся за работу.

Мне нужно было перепилить бревно на столько, чтобы оно могло выдержать тяжесть только одного человека. Но когда на это бревно заберутся наши враги, оно подломится под ними, и они полетят вниз в холодную, как лед, воду. Река в этом месте была неглубокая — всего два фута глубины. Опасности никакой, стало быть, не было — никто из наших врагов\ утонуть не мог, но зато они должны были принять холодную ванну и порядком напугаться.

Таков был мой план. Я имел в виду дать хороший урок неприятелю и отучить его от внезапных нападений. Что же касается меня, то этот подвиг утверждал бы за мною славу великого вождя.

Войско мое стояло за живой изгородью из кустов, и им командовал мой лейтенант Рувим Локарби, сын старого Джона Локарби, содержателя «Пшеничного снопа». Я сидел на бревне и энергично его перепиливал. Наконец бревно было перепилено почти до конца.

Совесть в порче собственности меня не упрекала. Плотничье ремесло я знал довольно хорошо и видел, что исправить мост можно не далее как в час времени.

Чувствуя, что бревно начало уже колебаться и оседать, я перестал пилить и, выкарабкавшись осторожно на берег, присоединился к товарищам и стал вместе с ними ждать приближения неприятелей.

Едва я успел спрятаться, как с той стороны реки послышались шаги. Кто-то по тропинке направлялся к мостику. Мы затаили дыхание, ибо были уверены, что это неприятельский лазутчик, посланный вперед. Это был, по-видимому, большой мальчик; он шел медленно и ступал тяжело. К шуму его шагов присоединялось какое-то звяканье, и мы никак не могли понять, что оно означает.

А шаги раздавались все громче и громче, и наконец на противоположном берегу в темноте ночи вырисовалась человеческая фигура. Человек остановился: вытянул вперед шею, ища мостика, и затем вступил на перепиленное мною бревно.

Только когда уже незнакомец вошел на мост и двинулся вперед, мы узнали кто это такой. Произошло поистине ужасное. Человек, которого мы приняли за передового разведчика неприятельских сил, оказывался не кем иным, как викарием Пинфольдом. Звяканье, которое мы слышали при его приближении к мосту, производилось его тростью с железным наконечником.

Пораженные неожиданностью, мы лишились голоса и решительно не имели времени предупредить Пинфольда о грозящей ему опасности. Мы сидели в кустах и наблюдали…

Высокомерный викарий шагнул на мостик, затем он сделал другой шаг, третий… и вдруг раздался треск, и Пинфольд полетел вниз и исчез в быстротекущей реке. Должно быть, викарий упал на спину, потому что мы явственно различали его толстый живот, который высовывался из воды. Долго он барахтался, стараясь встать на ноги. Наконец это ему удалось, и он стал выбираться, отплевываясь и бранясь, на берег. Бранился викарий очень смешно, перемешивая самые гнусные ругательства с благочестивыми восклицаниями. Слушая ректора, мы, несмотря на весь объявший нас ужас, начали хохотать.

В то время, как викарий выбирался на берег, мы выскочили из кустов и наподобие стаи диких птиц понеслись через поля домой. О происшедшем мы, разумеется, нашему доброму учителю не сказали ни слова.

Но дело было слишком серьезно, чтобы его можно было потушить. Как раз перед принятием холодной ванны викарий выпил вместе с городским клерком бутылку испанского вина. Смесь вина и холодной воды оказалась очень опасной. Викарий подвергся жестокому припадку подагры и должен был вылежать в постели целых две недели. Осмотрели перепиленное бревно, начали следствие, и выяснилось, что в этом деле повинны ученики Чиллингфута. Предполагалось изгнать из города всю школу, и, чтобы спасти учителя и товарищей, я признался в том, что сам и задумал и выполнил это.

Чиллингфут находился в полной зависимости от викария, и вследствие этого обставил мое исключение из школы большой торжественностью. Я должен был выслушать публичный и очень строгий выговор, и затем меня изгнали. Чиллингфут, впрочем, смягчил мою судьбу, повидавшись со мной наедине. Простился он со мною очень сердечно.

Больше мне с моим старым учителем увидеться не пришлось, так как он спустя несколько лет умер, но, как я слышал, школа существует и до сих пор и заправляет ею сын Чиллингфута, Виллиам. Школа стала больше и богаче, чем в прежние времена. Другой сын учителя сделался квакером и уехал в колонию Пенна, где и был убит, как передавали, дикарями.

Мое исключение очень огорчило матушку, но отец остался очень доволен; Он так смеялся, слушая мой рассказ про викария, что громовые раскаты его смеха были слышны по всему селу.