Артур Дойль - Приключения Михея Кларка: Роман; Исторические рассказы; Военные рассказы

— Говори правду, старик, — спросил он вдруг, — сколько еще есть на свете людей, кто знает об этом?

— Ни одна живая душа, — ответил тот, — кроме дьякона Бэрдаса в монастыре и меня.

— Ты абсолютно уверен?

— Да.

Пора было действовать. Заманчиво владеть тайнами великих. О-о, эту властную женщину он сможет теперь скрутить… Император Юстиниан, без сомнения, ничего не знает, и от такого удара может даже охладеть к обожаемой жене. Ей придется принять меры, чтобы похоронить эту тайну, и он, Василий, волей-неволей будет единственным посвященным. По-прежнему держа в одной руке папирус, а другой зажав подбородок, не спуская коварных глаз с мальчика и монаха, он еще раз оценил все шансы.

— Ждите здесь, — приказал он и вышел.

Ожидать пришлось недолго. Заколебались, а потом раздвинулись занавеси, и, пятясь толстым задом, согнувшись в глубоком поклоне (чему немало мешало брюхо), появился евнух, а за ним стремительными шагами шла женщина. Из-под пурпурной мантии виднелось шитое золотом платье. Но даже не будь этого пурпура — цвета властителей, — величественная осанка, повелительный взгляд больших темных глаз, надменность идеально правильного лица не оставляли сомнений: это была императрица Феодора. Во всем мире не нашлось бы женщины, способной затмить величественную красоту этой плебейки. Куда девалась актерская повадка, которую дочь шута Акакия усвоила в цирке? И от вкрадчивого обаяния профессиональной обольстительницы ничего не осталось. Взору являлась полная сдержанного величия достойная супруга императора — монархиня с головы до пят.

Как будто не замечая евнуха и монаха, Феодора подошла к мальчику. Встретились взгляды двух пар одинаковых глаз. Взгляд женщины, впрочем, вначале был исполнен такой холодной недоверчивости, что мальчик даже вздрогнул. Но мало-помалу взор ее теплел и смягчался, и в открытой детской душе родился мгновенный отклик. Со сдавленным всхлипом «Мама! Мама!» монастырский приемыш кинулся к женщине, обхватил ее за шею и уткнулся лицом ей в грудь. Руки императрицы невольно, сами собой, обвились вокруг детского тельца и прижали его к груди. Но это был лишь мгновенный страстный порыв. Повелительница полумира овладела собой. Она легонько оттолкнула ребенка и приказала всем выйти вон. Безмолвные рабы, подхватив старика и мальчика под руки, вывели их за дверь. Василий же медлил, не сводя глаз с императрицы. Казалось, силы оставили ее, она опустилась на диван, тяжело дыша. Почувствовав на себе пытливый взор евнуха, она взглянула ему в лицо. Даже не обладая особенным чутьем, легко было прочесть угрозу, затаившуюся в этих коварных глазах.

— Твоя власть, — прошептала она побелевшими губами. — Императору ни слова…

— Я ваш раб, ваше послушное орудие, — отвечал евнух с двусмысленной улыбкой. — Кто посмеет нарушить вашу волю? Император как не знал ничего, так и не узнает. Кто ему скажет?

— А монах? А мальчик? Как с ними быть?

— Выход один, иначе вы навсегда лишитесь покоя, — ответил евнух.

Теперь глаза ее были полны ужаса. Толстый палец евнуха указывал вниз. Она сразу поняла, что он имел в виду, — жуткие дворцовые подземелья, полные мрака, темные коридоры, каменные мешки, немые негры-стражни-ки, внезапный вскрик или долгий стон и снова молчание…

Грудь ее разрывалась. Вот ее мальчик, ее сын, ее единственный сын! Не осталось и тени сомнения, сердце сказало ей, что это ее плоть и кровь. И как он хорош, как открыта любви и нежности его душа! Но Юстиниан! Ей ли не знать его характер! Да, он уничтожил ее прошлое, стер его из памяти людской специальным императорским указом, как будто сам заново родил ее на свет. Она действительно его половина. Но брак их бесплоден, и появление этого ребенка, ее дитяти, но не от него, могло больно уязвить его мужскую гордость. Он, казалось, и сам начисто забыл ее прошлое, но ребенок — это слишком конкретное напоминание, от него не отмахнешься. Она чувствовала, что этого испытания любовь Юстиниана может не выдержать, не помогут ей ни обаяние, ни ее женская власть над монархом, впереди гибель. Слишком хорошо она его знала! Развод так же возможен, как когда-то стал возможным этот головокружительный брак.

А евнух все стоял перед ней, склонившись. Смуглое лицо выражало теперь преданность и внимание.

— Поручите это мне, государыня.

— Но… смерть?..

— Только мертвые молчат. Конечно, если вы не решаетесь, можно вырвать язык и выколоть глаза.

Картина, которая предстала ее мысленному взору при этих словах, заставила ее содрогнуться.

— Нет, ни за что! — вскричала она. — Уж лучше убить.

— Да будет так. Ваша мудрость — ваша опора, государыня. Только смерть — залог их молчания и вашей безопасности.

— И монах?

— Да, его тоже.

— Но ведь он настоятель монастыря! Его будет разыскивать святой Синод! Что подумает патриарх?

— Лишь бы он молчал, а в Синоде пусть потом что хотят, то и делают. Допустим, дворцовая стража схватила заговорщика с кинжалом в рукаве рясы. Как могли мы поверить, что он в самом деле настоятель монастыря?

Феодора, дрожа всем телом, старалась глубже уйти в диванные подушки.

— Отбросьте от себя эти мысли, государыня, — продолжал искуситель, — и все будет сделано как должно!

Только поручите это дело мне. Если вы не решаетесь выговорить эти слова — кивните, я посчитаю это знаком согласия.

— Да будет так, — выдавила она с трудом.

И опять он не стал терять времени зря. Когда приказ будет исполнен, он станет единственным обладателем тайны императрицы. Есть, правда, какой-то ничтожный дьякон Бэрдас в Антиохии, но ведь дни его сочтены. Вот тогда наступит время накинуть узду на эту женщину — само воплощение власти, — ей придется подчиниться.

Поспешив в коридор, где наши путники томились в ожидании под стражей, он подал хорошо известный в то жестокое время знак, исполненный зловещего смысла. В то же мгновение немые чернокожие стражи схватили старика и мальчика и поволокли в дальнюю часть дворца. По дороге они ощутили тяжелые запахи стряпни — верно, их протащили мимо кухни. Потом путь их пошел вниз. Их грубо толкали по вымощенным камнем мрачным спускам, потом перед ними открылась лестница, почти отвесно уходящая в глубь земли. Там царила влага, воздух был тяжел от нее, а сквозь стены просачивались капли. Должно быть, они находились ниже уровня моря.

Самый дальний и глубокий туннель заканчивался дверью, а за ней лежало большое пустое помещение, перекрытое сводом. Оно было совершенно пусто, лишь в центре возвышался ограждающий устье колодца парапет, прикрытый окованной железом дубовой крышкой. На парапете высечены были древние изречения; современные восточные мудрецы не могли прочесть их, ибо колодец существовал задолго до того, как греки основали тут Византий. В те времена выходцы из Халдеи и Финикии настроили здесь жилищ и огромных несокрушимых временем каменных глыб. Это поселение, расположенное много ниже уровня современного города, послужило потом его основанием.