Олег Суворов - Орден Казановы

«Что они, судя по всему, и делают, причём весьма весело!» — отметил про себя Гурский, поднимаясь по лестнице и прислушиваясь к гитарному перезвону, доносившемуся из зала на втором этаже. Следователя никто не сопровождал, поскольку швейцару так и не удалось дозваться ни одной из горничных, что вызвало сердитый вздох старика: «Совсем распустились после смерти хозяина, упокой Господи его душу! —

неожиданно запел красивый баритон, принадлежавший молодому человеку явно не старше тридцати лет.

— Это ещё что такое? — невольно замедляя шаги, успел пробормотать Гурский, прежде чем невидимый солист начал второй куплет:

Макар Александрович любил народные песни и романсы, поэтому на сей раз выслушал молча, тем более что и голос был весьма хорош.

искренне печалился неведомый молодец. Впрочем, это продолжалось недолго, и застывшему у дверей следователю не пришлось дожидаться нежданно залихватского финала:

После такого горестно разудалого признания гитара жалобно тренькнула и смолкла, зато послышались отчётливые звуки шлепков, а затем грохот опрокидываемой мебели и звон бьющейся посуды. Всю эту катавасию венчал возмущённо весёлый женский визг, под аккомпанемент которого из распахнувшейся двери прямо на Макара Александровича вывалился долговязый и нескладный молодец с ярко-чёрными глазами и сладострастно-влажными, чересчур большими для узкого подбородка губами. На его смуглой, румяной и слегка удлинённой книзу физиономии играло смущённо-довольное выражение. Такое выражение обычно бывает у опытных деревенских ухажёров, которые намеренно провоцируют девок на скандал какими-нибудь непристойностями, а сами прикидываются невинными овечками.

— Убирайся вон, свинья! — закричал ему вслед звонкий женский голос. — И не смей появляться, пока не осознаешь всё свинство своего поведения!

— Чего это я свинья-то... — забормотал молодец, глянув на Гурского с таким видом, словно ища сочувствия. — Сами виноваты, Ольга Семёновна! Поставили человека на карачки, загнали в лужу, а потом ещё удивляются — ведёт себя, дескать, как свинья!

— Что-что-что? Ты мне ещё возражать смеешь? — И в дверном проёме, зашуршав подолом эффектного темно-бордового платья, возникла статная женская фигура.

Молодец предусмотрительно шмыгнул за спину Гурского, пока тот с нескрываемым интересом рассматривал старшую из сестёр Рогожиных. Она оказалась жгучей брюнеткой с безупречным овалом красивого матового лица и совершенно замечательными, как писали в старинных романах, «ищущими поцелуев губами». Глаза у неё были такими же ярко-чёрными, как и глаза её незадачливого ухажёра, но при этом искрились всеми оттенками насмешливого женского кокетства.

В своём притворном гневе девушка была столь хороша, что следователь не мог не улыбнуться, ощутив некогда привычное, щемящее душу волнение. Когда-то такое волнение сопровождало сладостные надежды, теперь же — лишь напоминало о них...

— Простите, — увидев незнакомого человека, пробормотала красавица и тут же топнула ногой на поклонника. Убирайся, Сенька, не по тебе шапка!

— Это мы ещё посмотрим! — задорно закричал тот, шумно сбегая по лестнице. — До встречи, радость!

— Проваливай, бездельник!

— Что это за тип? — вежливо осведомился следователь, поймав на себе вопросительный взгляд хозяйки дома.

— Да ходит тут женихаться... — буркнула было девушка, но тут же, видимо, вспомнив о случившемся только что, громко расхохоталась.

— А что он имел в виду, когда говорил, что его поставили на карачки и загнали в лужу?

— Понятия не имею! Привык выражаться фигурально, как приказчик из лавки, которым он когда-то был... Вы же не думаете, что это правда?

Следователь улыбнулся, покачал головой и наконец-то счёл нужным представиться:

— Макар Александрович Рурский, старший следователь сыскной полиции.

— Ольга Семёновна Рогожина, девица на выданье, — с приторной серьёзностью отвечала красавица. — Но вы, как я понимаю, не по мою грешную душу?

— Мне необходимо поговорить с вашей сестрой.

— Я так и поняла... Бедняжка Филипп! Лучше бы пропал этот несносный Сенька и хоть ненадолго оставил меня в покое! Ох, как же он мне надоел!

— Вы имеете и виду с моего поклонника? Кстати, он замечательно поёт. Могу я узнать его имя и род деятельности?

— А вы хотите пригласить его в полицейский хор? Пожалуйста, только он слишком ленив даже для роли хориста... Семён Кузьмич Николишин, то ли служащий какого-то ведомства, то ли сын новгородского купца. Впрочем, если не врёт, возможно, и то и другое. Однако не врать он не может — и это видно по его хитрой физиономии...

Говоря всё это и не позволяя Гурскому вставить ни слова, девушка вела его по длинной анфиладе комнат, закончившейся и левом крыле здания. Остановившись перед белой, изукрашенной позолоченной резьбой дверью, Ольга оглянулась на следователя, приняла серьёзный вид и негромко постучала.

— Ленок, это я. К тебе можно?

— Конечно, зачем ты спрашиваешь, — тут же откликнулся приятный девичий голос.

— Но я не одна. К тебе господин из полиции.

— Ну и входите! — слегка раздосадованно и словно бы обижаясь на подозрение в том, что её могут застать за каким-то непристойным занятием, воскликнула невидимая собеседница.

Ольга кивнула Гурскому и открыла дверь в будуар сестры. Младшая из Рогожиных проигрывала старшей в красоте, но превосходила её обаянием. Она была шатенкой, с таким же, по всей видимости, наследственным овалом лица, однако её чертам недоставало чёткости, носик был чуть менее красив, нежели у сестры, щёки — чуть более пухлыми, а очаровательные губы не имели столь совершенной формы. Да и в карих глазах сиял не задорный огонь прирождённой кокетки, а ровно струилась ласковая внимательность, сразу располагавшая собеседника.

Елена проворно спрыгнула с софы, оставив книжку на красиво инкрустированном столике, и направилась к Гурскому, заранее протягивая ему руку.

— Здравствуйте, Макар Александрович, наконец-то мне посчастливилось познакомиться с вами лично.