Юрий Сумный - Хазарский пленник

Погоня за одиноким всадником — не дело. Только безрассудство и ненависть двигали ими, и вскоре именно им — преследователям — усмехнулась удача. Лошадь беглеца запнулась, упала, и всадник, отбросивший бесполезный лук, оказался на земле. Владимир разглядел человека, за которым гнались вдвоём, успел увидеть искажённое страхом и злостью обличье, и тут же оно превратилось в лопнувший плод. Меч Крутобора рассёк голову, раскроил череп изменника. Не спасла вскинутая рука с ножом, не успел и слова сказать... так умер один из людей дяди Глеба, один из приставленных изборцев.

— За Саву, князь! — выдохнул Крутко и присел рядом с мертвецом. Он задыхался, руки подрагивали, и от былой ненависти не осталось следа. Лишь недоумение в глазах друга. Словно он не рад тому, что им открылось. — Понимаешь, что это значит?

— Я убью Глеба! — так же шумно, прерывисто произнёс Владимир. — Клянусь, он ответит.

— И слова никому не скажешь! — возразил друг и печально улыбнулся. — Никому, ни слова. Разве что Макару! Если хочешь выжить, стать правителем, молчи! Или мы с тобой кутята безмозглые? Невелика честь безрассудно сгинуть, лучше отомстим в своё время!

Но Савва не помер. Стрела повредила хребет, уложила собрата надолго, но не прервала нить жизни. В Киев довезли живым и, не веря в спасение, отдали знахарю. Тот не обещал чуда, да они и не настаивали. Видели ведь, как крепкое тело в один миг стало немощным, отнялись руки, ноги. Тут мало кричать и плакать, нужно долго умело выхаживать. А что получится — никому не ведомо.

Бронзовое зеркало вызвало у Анастасии недовольство. Императрица порывисто отодвинула его на край малого стола, инкрустированного тёмным каштаном.

В свои тридцать восемь она ещё соперничает с молодыми девушками, не зря Цимисхий готов на любые безумства ради возлюбленной. Чистая кожа, ясный взгляд голубых глаз, точёный подбородок, высокая шея... вот только проклятые морщины заметны, уже заметны! И как ни верти зеркало, как ни умащай тело маслами, время выжигает своё тавро. Если приглядеться, можно заметить черты разрушения.

Все когда-нибудь превратится в прах. Так талые воды подтачивают курганы и высокие берега рек, так ветры и морозы превращают в щебень могучие горы. Она помнит берега с оползнями, помнит скалы, усеянные рыжими крошками с блестящими крупинками слюды. Но в неизбежности гибели мало утешительного.

Послышались шаги Иоанна. Плиты дворца прохладны даже в летний зной, и Анастасия узнала его походку, Цимисхий привык к простецким сандалиям, чиркающий звук не спутаешь с шагами рабов или лёгкой поступью служанок.

Невысок, крепок, лицо тёмное от загара — он воин, а не политик, и Анастасия любила его непоколебимую грубоватую силу. Но порой простота Цимисхия приходится некстати. Почему-то мужчины всегда норовят пробить стену лбом. А в политике лобовая атака не лучшая тактика.

— Чем расстроена моя госпожа? Царица гневается? — шутливо подмигнул Анастасии — Феофании император.

Да, да, почти год — император Византии. Старый Никифор Фока уже забыт. Заговор, волнения, страх, икота в ночь убийства, не отпускавшая её тело, всё это кошмарный сон, который не стоит вспоминать. Теперь всё позади. Теперь время мира и покоя. Вот именно покоя. Только где он? Всюду восстания, зреющее недовольство, интриги.

— А ты и не знаешь? — фыркнула Анастасия. — Не прошло и трёх дней, шрамы не затянулись, а уже — на охоту?

Цимисхий присел к столу, поглядел на красавицу с нескрываемым вожделением. Утренний свет играл с тканью лёгкого льняного полотна, очерчивал скрытую грудь, скользил по плечам, придавая коже живой мандариновый блеск.

— Нет, война всегда была делом мужчин, но зачем столько крови? Ты только вернулся из Болгарии...

— А вскоре уедешь в Сирию, — подхватил Иоанн. Он всё ещё улыбался, притягивая к себе её руку, пытаясь коснуться плеча, ведь хитон совсем лёгкий, открытый.

— И снова война? Сражения? Зачем?

— Разве я развязал войну? Там арабы, здесь булгары, за ними русские, хазары.

— Русские? Ведь Святослав умер.

— Да. Но как знать, куда повернёт новый князь. Печенеги ненадёжны. Что остаётся?

Анастасия присела на колени императора, обвила шею и зашептала:

— А Ярополк? Этот мальчишка может стать наместником. Мы, женщины, тоже способны править колесницей войны. Пойдём...

Она встала и капризно потянула Иоанна за собой. Дворец всё ещё оставался для Цимисхия лабиринтом. Он знал не все тайные ходы, скрытые лестницы, глазки в стенах. Зато она знала. Многие сотворили по её приказу.

Прошли в темноте, нащупывая ступени невысокой лестницы, свернули, касаясь руками сухих камней лёгкого туфа, и впереди послышался чей-то плач или всхлип.

Анастасия нашла глазок и толкнула задвижку, в узкий коридор проник свет. И тогда Иоанн понял, откуда взялись странные звуки, нет, это не плач, не тризна. Это страстные стоны сквозь зубы, это вздохи любви и шелест торопливых ласк.

Он придвинулся к проводнице. Глянул в щель.

В помещении предавались любодеянию молодые. Ярополк, гость из далёкого Новгорода, и темнокожая арабка, слишком худая и сильная, похожая на чёрные кусты, прогибающиеся под напором ветра.

Иоанн присмотрелся к телам, охваченным страстью, невольно прижал плечо Анастасии, и та тихо, едва дыша, вымолвила:

— Рабыня приворожит его. Зачем воевать? Чем не выход?

Она вернула задвижку на место, и в темноте на стене возникло непонятное видение. Иоанну казалось, что он всё ещё видит чёрную арабку, ставшую белой, и молодого парня, ставшего чернокожим. Они сплелись в страстном порыве, и белые соски сухорёброй рабыни казались лепестками лотоса, а тело Ярополка корявым и тёмным, как кора мокрых деревьев.

Вернулись в покои, и Анастасия спросила императора:

— Разве не проще найти верного мальчишку, чем воевать с племенами варваров?

Варваров? А разве этруски, основатели Рима, не были варварами? Этруски, руги, русы, анды, венеды. Племён много, но все умели держать меч, все происходили из одного корня. Он не спорил. По-своему она права. В политике любое оружие пригодно, лишь бы на пользу.

Иоанн привлёк к себе женщину, о которой раньше не смел и мечтать, коснулся губами шеи и с непонятной жадностью накинулся на неё. Да, она умеет многое, эта светлоокая красавица, пережившая двух императоров. Ходили слухи, что Феофания отравила Романа второго, шесть лет назад. А уж смерть Никифора Фоки, откровенное убийство, свершённое ими, заговорщиками-любовниками, до сих пор тяготит Иоанна. Убивать старика всегда скверно, а уж убив, завладеть женщиной, империей, богатствами — вовсе возмутительно. Остаётся надеяться, что Творец видит скрытую суть, Цимисхий свершил злое ради империи, ради народа и державы. У старика не хватало сил натянуть вожжи! Да, не хватало. Не хватало... как мог старик справиться с непокорной блудницей. Блудницей по имени Анастасия.