Юрий Сумный - Хазарский пленник

— О том. Твой прадед Акакий Синеус, не так ли? Так ведь и мой. И призваны мы на Русь, чтоб отразить пришлых, иначе для чего? А вместо отпора ты принимаешь обычаи Византии? Строишь державу по чуждым законам? Данью облагаешь меня? Соседа? Опомнись!

— Дак, я не первый. Был Святослав... или снова ложь?

— Святослав. Святослав воевал Хазарию! Святослав ходил к Царьграду! Не на своих наживался, а стервятников тревожил! Куда тебе до Святослава? Родом клянусь и матерью Макошью, что после первого же похода на Царьград в ноги тебе поклонюсь и выплачу дань. От сердца. Только не осилить тебе похода. Хлябок ты... Глеб. Потому в моём княжестве я хозяин, и я решаю, как жить-ладить, каким богам кланяться. Вы, пришлые, мне не указ.

Вновь наступила тишина, и Глеб лишь сопел, возмущаясь оскорблениями, но что сказать, не знал. Ибо после таких слов отвечают добрым ударом, а ему поднимать руку на Рогволда — нелепость. Это как морёному кабыздоху кидаться на матерого волка, проломившего стену овчарни.

По ступеням деревянной лестницы кто-то поднялся, в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошли. Слуга безоружен, поясок прост, ножен не видно. Смотрит удивлённо. Словно не верит тому, что говорит.

— Там послы от князя киевского. Говорят, сваты!

Рогволд откинулся в недоумении и переспросил:

— Чьи послы? Какие сваты? Шутить вздумал?

— Дак от Владимира... Владимир сватов шлёт. Рогнеду просят.

Рогволд резво прошёл к оконцу, привычно приподнялся, чтоб разглядеть двор, и зло рассмеялся. Нехорошо звучал смех хозяина, Глеб даже плечами передёрнул, как от озноба. Видно, настроение Рогволда изменилось, благодушие отступило, появилась упругость в походке, стремительность в жестах. Глеб глядел на него молча и ёрзал от нетерпения. Хотелось понять, что за новости, увидеть приезжих, неужто Владимир и вправду решил свататься к Рогнеде? Владимир, надо же, не Ярополк.

— А хитёр сын Святослава, да? — Рогволд обернулся к Глебу и подмигнул, радуясь неведомо чему. — Не спешит бросаться на стены, или дядька не люб? Зато прослышал про мою красавицу. Сватов прислал. Ловок...

Князь подал знак слуге и негромко приказал:

— Веди сюда. Пока суть да дело, кличь Рогнеду. Ей замуж, пусть послушает.

Слуга закивал дятлом и мелкими шажками вышел из горницы. Только ступеньки заскрипели.

Глеб покачал головой, не веря услышанному, и это не укрылось от хозяина.

— Да, худо твоё дело. Пока ты мне твёрдость выказывал, стол принял Владимир. И куда ты теперь? Кому ты нужен, князь без силы, без дружины? Мог примириться с вольностью Полоцка. Вернуться в Киев — глядишь, твоих сватов принимал бы нынче, а не Владимира. Ярополк-то твой сын, верно? Ох, и удал ты по части девок... всюду поспел.

И он подмигнул Глебу как сообщнику.

Глеб отвёл глаза, радости пока мало. О Владимире думать не хотелось. Ни одной светлой мысли не находилось, как ни ищи. А более всего разили слова о Ярушке. Сын не спас, не выручил. Не прилетел, услыхав о беде. Может, и неразумно ждать такой прыти от молодых, до Царьграда вести добираются месяцами, но отчего же Владимир здесь? Этот как сподобился? И все труды теперь прахом! Хотя... как знать. Если сосватает дочку Рогволда, то и его — законного князя киевского — освободит. Кто же не дарует свободы пленникам в день великой радости? Но свобода Глебу — это стол киевский. Иначе кого освобождать? Просто родственника? Дядьку? Приезжего из дальнего Изборска?

Макар уже не рад затеянному. Дорога измотала. Промёрзли.

Но холод, он давно это знал, берёт только того, кто не видит впереди тепла. Если скачешь в самую злую метель да знаешь, через версту-другую будет хутор и жаркая печь с подернутыми сизым пеплом углями да чаркой тёплого молока, то и мороз отступает. А не ведая, когда конец напасти и снегу, легко замёрзнуть, ступив два шага от дома.

Так и с ним. Сам взялся сватать дочь Рогволда. Сам уговаривал Владимира. И верил в задуманное. Но то в городе... а пока ехали, пока пробирались через земли чужие, принимая настороженное внимание ратников полоцких, пока мёрзли у стены, ожидая милости, мысли изменились. На душе темно. Не хотелось отступать, и он подбадривал себя, вспоминал Владимира и утешался тем, что делает доброе. Для всех. Ведь обойти ратоборство — благо. А особо для Владимира. Куда ему сейчас воевать? Того и гляди, Ярополк явится или Претич вздумает бузить.

Да, надо выторговать дочь, выпросить руку Рогнеды. Всё к лучшему, если сладят. И перво-наперво надо держаться молодцом, отогнать страх. Опыта нет, никто из бывалых сватов, соратников Претича, с ним не отправился, смеялись да пальцем тыкали. Приходится всё вершить самим. Опереться не на кого. Но надо держаться... страх плохой советчик. Если думать о страшном, нечего и огород городить. Рогволд, конечно, может и в поруб кинуть, к Глебу. Ему не впервой. Но надо гадать... князь тоже боится. Для Рогволда они, молодые и звонкоголосые, глупцы, таким что жить, что помирать — всё едино. Молодость не верит в смерть, оттого и беспечна.

Да. Нужно глядеть гордо, не мяться, как селянин на пороге постоялого двора. Отринуть сомнения! Он первый друг князя киевского. Сват! И должен добыть невесту. Ещё неведомо, что там за молодка... может, слабосильная да худая или непомерно распухшая на блинах да каше. Да он для хозяина тоже опасен. Кто, как не сват, способен ославить невесту на всю округу?

Утешая себя и нашёптывая глупые присказки первых слов, он шагнул к дверям и подмигнул соратникам. Мол, не робей, своё не упустим!

— Подарки неси, как рукой махну, — велел он слуге, что вёл гостей к Рогволду.

На подарки в немалой мере уповал Владимир. Саблю с украшенной самоцветами рукоятью отдавали князю, хотя клинок был редкостью, попал в руки друзей после памятной ночной схватки на границе с Согдией. Но раз такое дело, махнули рукой. Воин оценит. На то и полагались.

В горницу вошли гости. Три молодых свата и слуга, тот самый, что докладывал о послах.

Одного Глеб знал. Макар — телохранитель Владимира, черноглаз, скор на слово, смешлив. Других видел впервые. По гостям заметно, устали с дороги, грязь счистили второпях, но наледь крепко держится на полах одежды, блестит, оттаивает в тепле. Сапоги оставляют мокрые следы на досках сухого пола.

— С поклоном к тебе, князь полоцкий, от князя Владимира, — сказал Макар, принимая на себя первенство в компании сватов, и поклонился. Низко, картинно. Так не кланяются в жизни, тем более противнику.

— С поклоном и великой просьбой, — поддержал Макара второй сват и зачастил, по обычаям, прибаутками, намекая на дело свадебное. А Глеба как бы и нет в горнице. О преступном похищении — ни слова!

— Слыхали мы, что у вас есть ключница да ларёчница, а токо не своему отцу, а чужому молодцу. Не о том просим, что вы думаете, избавляем от печали, ибо ведомо: девку замуж выдать — не пирог испечь.